Книга Голод Рехи - Мария Токарева

я не выберусь… Выберусь… Надо не сидеть, надо двигаться! Как-то, куда-то… акведук! Я пойду к старому акведуку!» – уговаривал себя Рехи, но его прибивал к полу липкий страх.

Стены будто отрастили уши. Саат знал каждый шаг своего пленника. Он видел все в Бастионе глазами безмозглых кукол в мясной оболочке. Рехи закрывал лицо руками, чтобы не видеть, не смотреть, не чувствовать. Лихорадило, пробегали волны озноба без ощущения боли. Отек постепенно сходил с разбитого лица, дыхание больше не срывалось хрипами, спина не ныла. Но он рассыпался, как разбитая статуя, раздавленный осознанием собственной ничтожности. Слишком живой, чтобы умереть, но слишком мертвый, чтобы полноценно жить. Он впал в состояние безразличия загнанного животного, когда сама погоня утомила настолько, что острые зубы преследователя не выглядят столь жутким исходом, как в начале гонки.

Рехи признал: он проиграл Двенадцатому и его прислужникам. Черные линии искаженного мира никогда по-настоящему не слушались. Белые он больше не видел. И просто тихонечко истлевал в череде монотонно тянущихся дней неопределенности. Где-то на пустошах скитались те, кем он дорожил. Но он не знал, жив ли еще хоть кто-то из них. И долгими ночами – даже в объятьях телохранительницы – Рехи ощущал себя покинутым и ненужным. Слабо теплилась надежда, что Натт не повторит судьбу непутевого отца. Но даже если малыш выжил, даже если их с Лойэ сын имел шанс вырасти сильным воином, мир вокруг все равно исчезал, рассыпался. Умирал по милости безумного бога, которого не сумел остановить глупый выскочка – ложный Страж.

– Пойдемте, пойдемте, Страж, – сладко пел Вкитор. И Рехи шел, передвигал ноги под балахоном, тупо уставившись перед собой. Саат больше не требовал от него чудес. Ручной «символ» показал достаточно фокусов с исцелением, чтобы к Бастиону хлынули новые толпы наивных беженцев.

– Скоро на пустошах останутся только еретики, которые не заслуживают милости Саата, – кивал Вкитор после каждого открытия тяжелых кованых ворот. Рехи не желал спрашивать, знает ли старик, чем кормится верховный жрец и каков его истинный облик. Информация важна только тем, кто может что-то изменить. Вкитор наверняка все знал, если не хуже – управлял своим монстром. Поэтому Рехи молчал. Молчал и потому, что никто из безвольных оболочек не заслуживал, чтобы обращаться к ним. Они давно умерли, разум их безвозвратно угас.

Призраки – вот, о чем предупреждала Лойэ, вот как воплотился ее кошмар. Рехи постепенно учился отличать кукол Саата от настоящих, «мыслящих созданий». В тронном зале с каждым разом таких появлялось все меньше. Ведь Саат ел мозги прямо во время церемоний. Рехи наблюдал за ним, по-прежнему сидя на троне. Но место королей превратилось для него в пыточное кресло. Особенно когда он впервые увидел, как перед всей толпой появился омерзительный монстр, протянувший жвала к голове очередного просителя с ласковыми словами:

– Присоединяйся к нам, брат.

Жвала сомкнулись, и армию культа пополнила очередная оболочка. Рехи с ужасом взирал на благоговейно замершую толпу, которая наслаждалась сладкой иллюзией, лживо сотканной из воспоминаний прошлых эпох.

Тогда лиловый жрец и правда благословлял на битву военачальников и утешал скорбящих. Рехи видел это урывками в снах. Еще когда город не взяли в кольцо осады, лиловый жрец с печальной тревогой говорил слова молитв. Саат в точности повторял, а его настоящие действия видел только Рехи. Черные линии ему не подчинялись, зато не наводили морок. Но от бессилия делалось еще хуже. Рехи отводил взгляд и сдавливал подлокотники, ожесточенно думая: «Напасть бы. Сожрать его. Но я уже пытался. Пытался и проиграл».

Саат действовал прилюдно и безнаказанно. Только на одной церемонии через несколько дней или недель почти произошла катастрофа: кто-то из собравшихся прорвался взором сквозь иллюзии черных линий. Толпа просителей радостно замирала, наивно полагая, что вступление в члены культа – это лучшая доля для выбранного Саатом счастливчика. Кто-то открыто завидовал, кто-то просил принять их сыновей и дочерей. Рехи старался не вслушиваться, он видел, как несчастные глупцы ведут на убой собственных детей. Видел и ужасался, что Лойэ могла бы так же отдать их Натта. Если бы не Санара. Если бы не… полукровки. Рехи встрепенулся, когда негромкий шепот завороженной толпы прорезал обескураженный вопль:

– Эй, люди, эльфы! Вы не видите, что творится? Не видите, что он делает? Люди! Эльфы! Посмотрите! Вы… Вы не видите?!

Саат изменился в лице, жвала убрались от головы очередной жертвы, но толпа не заметила страшный облик. Случайный крик не вытащил их из обволакивающей лжи.

– Нечестивец! – прошипел Саат, выходя вперед и указывая на несчастного: – Полукровка! Людоед! Убить его!

Толпа разом обернулась, и против нее остался один-единственный прижатый к стене парнишка. Между ним и Рехи пролегло целое море людского негодования, разлитое кровожадным монстром, который все не унимался:

– Разве вы не видите? Смотрите на меня! С нами Страж! Он исцеляет, он спасает!

– Я… Я не…

– Молчать! – и Рехи опутали черные линии, усаживая на трон и запечатывая рот. Но никто, разумеется, не заметил пленения Стража.

Черные линии вздыбились над толпой, как огромная шапка извержения над кратером огненной горы. И гнев обрушился жалящей лавой на случайного парня-полукровку, посмевшего увидеть правду. Эльфы и люди, повалив на землю, топтали и раздирали его, впивались зубами, царапали ногтями, кололи кинжалами. И каждый верил, что творит благое дело.

– Видишь, – глумливо ухмыльнулся Саат, обращаясь к Рехи. – Им не нужна свобода воли. Им нужен приказ. Ты видишь, отродье? Они все в моей власти. Неважно, проведен над ними ритуал или нет.

Рехи попытался промычать что-то в ответ, но черные линии глубже впились в края губ, как удила в пасть ящера. Ужас объял его, но не от боли, не от крови на щеках. А от обиды на всех, от ничтожности этого мира доверчивых, доведенных до отчаяния скитальцев.

«Ларт оказался хитрее, он сбежал, когда еще было возможно», – подумал Рехи, с болью вспоминая все рассказы друга о его годах в Бастионе и последующем рабстве у эльфоедов. Он пережил многое, но, очевидно, так и не узнал самую темную тайну вечного града. Зато правильно опасался этого рассадника безумия, правильно не желал вести туда. Лучше бы уж упрямый друг дотащил пинками и угрозами до Забытой Цитадели. Там бы Сумеречный и Митрий поговорили с Двенадцатым, точнее, набили бы ему морду. Но изменился бы сразу их мир? Спаслась бы тогда Лойэ с отрядом? Рухнул бы Бастион, погребя под вековыми плитами Саата и весь его культ? Почему-то в такой исход не верилось. Не делается все так просто. И все же Рехи, слабо брыкаясь