Книга Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо

Последнее в этой цепи возрождений, распространившее влияние классической цивилизации еще дальше, совпало с великой эрой империалистического расширения Европы в XIX веке. Размах и степень влияния греческой и латинской культуры оправдывают использование термина «ренессанс» применительно к периоду, когда, например, Хазлитту казалось, что его современники «всегда говорят о Греции и Риме» и когда герцог Карл из Розенмольда представлял себе Европу в виде склона, поднимающегося к Альпам, казавшимся ему вратами к родине европейской культуры[970]. Греческий и особенно латинский языки были обязательными составляющими подготовки европейцев, готовившихся осуществлять власть на имперских территориях. Европа XIX века переживала возрождение в двух возможных технических смыслах слова: во-первых, увеличение благодаря достижениям науки разнообразия и качества доступных классических текстов; и во-вторых, введение в литературную традицию ранее не использовавшихся классических текстов. Ибо хотя влияние греческой трагедии было давним, оно передавалось через «Поэтику» Аристотеля или через римскую адаптацию Сенеки. В XIX веке оригиналы Софокла, Еврипида и Эсхила очаровывали впрямую — и тем сильнее. Последний ренессанс легко распространялся на ранее недоступные территории: благодаря обучению колониальной элиты в метрополии, благодаря мирскому евангелизму имперских чиновников и учителей и благодаря удобствам плаваний на пароходах.

Распространение наследия греков и римлян — передача эстафетной палочки цивилизации в новые руки — было сознательным обязательством империализма XIX века. «То, чем греческий и латынь были для современников Мора и Аскема, — писал Маколей в своем знаменитом меморандуме 1835 года, — тем стал наш язык для народа Индии»[971]. Это пишет автор, который, по его собственным словам, чаще проводил недели в Латинуме и Аттике, чем в Миддлсексе»[972]. В определенном смысле Индия была не так уж далека от границ старого греко-римского мира. Ее западные порты образовали часть Периплуса на Эритрейском море. Она входила в маршрут Агатрхидеса и в амбиции Александра[973]. По теории, популярной в XIX и в начале XX века, Индия происхождением связана с древней Грецией благодаря предполагаемой миграции, которая, как считалось, объясняет сходство между санскритом и греческим и позволяет считать, что у Греции и Индии были общие предки. Эта теория, в настоящее время в основном отвергнутая, мне кажется, во многом способствовала созданию в Индии благоприятного климата для восприятия европейского влияния. Индусы могли воспринять его без стыда и чувства унижения, поскольку могли считать, что возвращают себе наследие собственного прошлого. Даже такой строгий критик европейских нравов, как Свами Вивекананда, считал греческое наследие в определенном смысле индийским и уважал учения «гуру Явана» Афин V и IV веков до н. э.[974]

Поэтому неудивительно, что термин «возрождение» в Индии употреблялся чаще, чем в других частях Азии XIX века. А в самой Индии он чаще всего применялся к Бенгалии. Один из наиболее заслуженных бенгальских историков в своем знаменитом высказывании утверждал, что бенгальский ренессанс превосходит европейский образец. Это «ренессанс более глубокий, широкий и революционный, чем ренессанс в Европе после падения Константинополя»[975]. По традиции, связывающей всякий ренессанс с влиянием Европы, бенгальский ренессанс обычно ассоциируют с именем раджи Раммохуна Роя (1772–1833), его начинателя и первого философа[976]. «Ренессансный гуманизм», который он передал своим ученикам и поклонникам, восходит к европейскому просвещению XVIII века, с его рационалистической эпистемологией и мирской этикой. Раммохун Рой создал почти божественный культ человеческой природы, он предписывал ученикам обязательное чтение Вольтера и, когда бенгальский епископ по ошибке поздравил его с обращением в христианство, ответил, что «не собирается менять один предрассудок на другой»[977].

Конечно, восприятие и адаптация Индией классических европейских традиций было ограниченным по глубине и диапазону. Влияние Роя было не таким простым, как кажется на первый взгляд. Насколько нам известно, он занялся изучением западной литературы, будучи весьма сведущим в парсизме и ведантизме. Учение Аристотеля, видимо, уже было знакомо ему по исламским источникам, когда он ознакомился с его западной версией[978]. Вполне уместным будет с иронией отметить здесь, что восточное Возрождение в двенадцатом веке знало Аристотеля по арабским и сирийским источникам наравне с европейскими. Как заметил один из специалистов, знакомый с великолепной работой Роя, «целеустремленность к подлинному золотому веку индусов» делала его «прогрессивным ориенталистом» с некоторой примесью западничества[979]. В самом деле, слово набайягаран на бенгали можно использовать в значении «возрождение», но в довольно специфическом смысле: как переосознание того, что уже когда-то имело место, и переосмысление его в новом свете. В этом смысле, оставаясь в девятнадцатом веке, бенгальцы вернулись к Упанишадам, Гите и Калидасе, даже к средневековому бенгальскому вишнуизму, рассматривая их с точки зрения западных учений, но при этом возрождая часть собственного прошлого[980].