Книга Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы (сборник) - Джонатан Стагге

– Вот именно, – грустно кивнул Мартин. – Теперь газеты полностью переключились на другое убийство – в Двурожье.

– А что оно дает человеку, разбирающемуся в убийствах? – вздохнул Эшвин. – Заурядное, хоть и жестокое crime passionel[45], полностью лишенное тайны и психологических тонкостей. В машине найдено обнаженное тело женщины. Она убита. В пяти ярдах от дороги обнаружена винтовка. Выяснилось, что и машина, и оружие принадлежат некоему женатому господину, по слухам, любовнику убитой. На оружии и остались его отпечатки – мыслимо ли вообразить подобное в век детективных романов! – и, наконец, он сам признается в содеянном. Вот вам и все убийство в Двурожье, и оно занимает журналистов настолько, что они совершенно забывают о Семерых с Голгофы. – Эшвин снова вздохнул и неловко переменил позу. – Господа, – торжественно заявил он, – только еще один бокал виски способен удержать меня от слез при мысли о прискорбном падении нынешних нравов. Кто со мной?

Мартин и Алекс с подобающей ситуации тоской во взоре присоединились к хозяину.

– Лично я вижу этому только одно объяснение, – продолжал доктор Эшвин. – Обнаженное женское тело, обнаруженное в Двурожье, заставляет людей думать не о географии, а о физиологии. Право, похоть превращается в смазочный материал общественного сознания. – Он погрузился в мрачное молчание.

– Доктор Эшвин… – осторожно начал Алекс.

– Да, мистер Брюс?

– Я слышал от Мартина, что вас не оставила равнодушным смерть бедного доктора Шеделя. Есть какие-нибудь новые идеи на сей счет?

– Никаких идей, мистер Брюс, разве что некоторые самоочевидные факты. То обстоятельство, что власти эти факты игнорируют, безусловно, вызывает сожаление, ибо отсюда следует, что скорее всего это первое убийство так и не будет раскрыто.

– Первое убийство… – с некоторой тревогой повторил Алекс.

– Давайте посмотрим фактам в лицо, мистер Брюс. Мистер Лэм, наверное, помнит, что мы с ним прошлись по краткому перечню возможных мотивов убийства. «Ревность», «месть» и «устранение» мы, исходя из характера жертвы, исключили. Выгоду поначалу отбрасывать не стали – во всяком случае, не стал мистер Лэм – полагая, что ее может извлечь из смерти доктора его племянник Курт Росс. Но тот же мистер Лэм большую часть нашего последнего занятия, которую лучше было бы отдать Махабхарате (суровые выражение, появившееся на лице Эшвина, особенного эффекта не возымело) посвятил аргументации в пользу того, что у мистера Росса ни этого, ни какого-либо иного мотива быть не могло. Эмиссаров же швейцарских благотворительных организаций, которые одни только могли выиграть от смерти доктора, подозревать в убийстве, согласитесь, трудно.

Таким образом, в качестве возможных мотивов остаются «приговор» и «жажда убийства». Приговор мог быть вынесен только виньярами, но у меня крепнет ощущение, что в данном случае богатое воображение и страсть исследователя заставляют мистера Леннокса искать слишком сложные объяснения на основании знакомства с довольно элементарными источниками. Очень жаль, конечно, что упомянутых им работ Урмайера и Курбранда в нашей университетской библиотеке нет. Остается, положим, еще одна, последняя, возможность: убийство совершено маньяком. Но чтобы маньяк, о котором в Беркли никто и никогда не слышал, способен убить едва появившегося в городе швейцарского эмиссара, да еще оставить на месте преступления символику, связанную с историей Швейцарии, – нет, такое предположение представляется слишком смелым. – Эшвин замолчал и потянулся за сигаретой.

– В таком случае что же остается? – не без оснований осведомился Алекс.

– Что остается, мистер Брюс? Остается факт – бьющий в глаза, устрашающий факт – факт в елизаветинском смысле слова – сокрушительный провал всего этого предприятия – тот факт, что убили не того человека.

У Алекса отвалилась челюсть, и он поспешил допить виски. Мартин, чего-то подобного ожидавший, почувствовал тем не менее потребность в очередном глотке.

– Не того? – с трудом вымолвил Алекс.

– Доктор Шедель был мужчина среднего роста, одет неброско, обычно. Ночь, темно, да в Беркли найдется с дюжину таких, кто выглядит точь-в-точь, как он. Убийца просто сделал небольшую ошибку – убил другого. Это вполне объясняет отсутствие мотива, и именно поэтому я говорю, что смерть доктора Шеделя – это только первое убийство.

– Вы хотите сказать, что?..

– Я хочу сказать, мистер Брюс, что убийца скорее всего не отказался от своего первоначального намерения и не оставит вниманием намеченную жертву. Каковы бы ни были его мотивы, смерть доктора Шеделя их не устранила. Тот факт, что случайное убийство оказалось успешным в том смысле, что убийца по-прежнему пребывает на свободе, лишь послужит дополнительным стимулом для повторной попытки.

– Я не склонен, – продолжал Эшвин, – чрезмерно разделять распространенное суждение, будто убийство порождает убийство – то есть удачливый убийца скорее пойдет на преступление, чем кто-либо иной. Большинство проживают жизнь, не сталкиваясь с серьезной причиной убивать более одного или двух людей. И, совершив это необходимое им убийство, они, на мой взгляд, как раз менее склонны вновь пойти на преступление, нежели те, кто еще не брал в руки оружие. Ну, всякие там Ландрю и Смиты[46], те, для кого убийство стало едва ли не профессией или по крайней мере хобби, – дело, конечно, иное.

Но в данном случае это единственное убийство как раз не было совершено. Кто-то из тех, кого нужно убить, – во всяком случае, с точки зрения джентльмена, принадлежащего Семерке с Голгофы, – все еще жив. Я буду весьма удивлен, если еще одна загадочная смерть в Беркли не вытеснит своим чередом с газетных полос убийство в Двурожье.

– Знаешь, – сказал Алекс Мартину по пути домой, – по-моему, он прав.

Субботу Мартин, у которого в тот день не было репетиции, провел с Моной. Они пообедали вместе – уже в третий раз на этой неделе, – потом отправились на озеро Меррит покататься на лодке. Мартин сидел на веслах, а Мона напевала одну за другой печальные креольские песни и нравилась ему все больше и больше.

Обедали они – на сей раз, по мнению Мартина, такое определение было вполне уместно – в «Капри», заказав, дабы поспособствовать улучшению пищеварения, и не только, бутылку кьянти. Когда дело дошло до кофе с ликером и сигарет – Мартин предпочел бы сигару, но вовремя сообразил, что выглядел бы с ней довольно нелепо, – Мона поинтересовалась:

– А что это за вечеринка, куда ты меня ведешь сегодня вечером?

– У Морриса.

– Это что, идиома такая? – озадаченно спросила Мона.

– Ну да, в Беркли так говорят, – хмыкнул Мартин. – Или, пожалуй, не идиома, а идиотема, если на испанский перевести. Я что, не говорил тебе раньше про Морриса?