Книга Двадцатое июля - Станислав Рем

— Буду с вами откровенным. И одновременно надеюсь на ваше доверие. Все зависит от решения главнокомандующего: Но мне кажется, он такого приказа не отдаст. Скорее всего заставят провести с тем человеком игру с дезинформацией. Долго, конечно, такие игрушки не протягивают, но определенный результат бывает и от них. В чем-то я с командующим согласен. Другой вопрос: захочет ли немецкий агент работать на нас? Мы ведь не знаем мотивов его предательства. Если деньги — это одно дело, а если убеждения — совсем другой коленкор…

Тейлор кивнул на рваную часть металлических перил моста:

— Только что на этом месте стоял лейтенант Пейдж. Он пытался застрелить ублюдка, подложившего мину. Но тут мост взорвался. — Тейлор повернулся к Армстронгу: — И что мне писать его родным?

— Напишите, что он погиб как герой. Все, кто погибли на этом мосту, — герои. Потому что они выполнили задачу командования. Предатель обнаружен, а значит, спасены сотни, а может, и тысячи жизней в будущих сражениях. Поэтому напишите правду.

Армстронг выбросил окурок в воду и пошел прочь.

* * *

— Отто, мой человек у вас? — голос на другом конце провода обдавал холодом металла.

— Кого вы имеете в виду, господин группенфюрер?

— Скорцени, перестаньте. Вы прекрасно знаете, о ком речь. Вы отправили его с русским в Берлин?

— Нет, господин группенфюрер. Дело в том, что Курков получил ранение во время выполнения операции, санкционированной рейхсфюрером.

— Тяжелое?

— К счастью, нет. Повреждено левое плечо. Пуля прошла навылет. Сейчас мы готовим его к операции.

— Ни в коем случае! — Если бы Скорцени мог видеть на расстоянии, он был бы потрясен видом нервно вскочившего с кресла шефа гестапо. — Немедленно отправьте его в Берлин, сделав только перевязку! Самолетом. Немедленно.

— Господин группенфюрер, он мой подчиненный.

— Господин штурмбаннфюрер, с некоторого момента он арестованный. Литценберг показал вам соответствующий документ? Я не слышу ответа. Да или нет?

— Да, господин группенфюрер.

— Через тридцать минут мой помощник и ваш русский подчиненный должны вылететь в Берлин. И как только они сядут в самолет, доложите мне.

Скорцени в бешенстве швырнул трубку на телефон. Что задень?! Пол-отряда в крови, англичане практически без потерь все равно переправились на другой берег, проведенная операция не стоит теперь и ломаного гроша. А тут еще с Мюллером проблемы…

Штурмбаннфюрер достал полную бутылку коньяка. Заполнил напитком две трети бокала и, не прерываясь, выпил: да пропади оно все пропадом!

* * *

Старков поднял трубку телефона. Он долго ждал этого звонка. Хотя и не до конца верил, что он прозвучит. Но все равно ждал. На другом конце провода раздался знакомый, с хрипотцой, голос Рокоссовского:

— Глеб Иваныч, я согласен. — Командующий повесил трубку.

Старков тяжело опустился на стул. Вот и всё. Теперь уж точно обратной дороги нет.

Он посмотрел на часы. Пять утра. Позвонить Киму сейчас или позже? Нет, время терять нельзя.

— Ким, — Старков подождал долю секунды, давая парню возможность прийти в себя. За последние две недели выдалась единственная ночь, когда тот смог выбраться домой. Будто чувствовал, что ему предстоит поездка на линию фронта. — Собирайся. Звонил мой друг, дал согласие. Так что предупреди мать, что тебя некоторое время не будет в городе. Чтобы не волновалась. И мухой в Управление.

Через час Старков проводил инструктаж:

— Вот тебе фамилии тех людей, с кем нужно встретиться. — Он показал листок: — Запоминай. Никаких записей. Все они служат при штабе. На разных должностях. Причем довольно высоких. Но тебе помогут. Официальная версия пребывания капитана Рыбака в прифронтовой полосе — поиск всего, что связано с прибалтийской разведшколой. Документы, свидетели, показания. Может, осталось что-то. Запрос на подтверждение сделают Фитину. Он, естественно, даст положительный ответ. В штабе тебе выделят еще людей в помощь. Не отказывайся. Ты человек из столицы, а значит, привык иметь помощников. Иначе будешь выглядеть подозрительно. Используй людей втемную. По обстановке. Пусть ищут: Одни — документы. Другие, кому более доверишься, — подозрительных личностей. В общении со штабистами, а особенно со своими будущими подчиненными, нагони туману. Создай из себя образ выскочки, который ищет непонятно что, лишь бы выслужиться перед начальством. Словом, веди себя соответственно. Действуй по обстановке. Чуть что — звони. Даже если будешь считать, что тебе только кажется. Мы, друг, встали сейчас на такую тропу, где чувства могут дать больший результат, нежели разум. И помни, Ким: ты должен найти Шилова раньше, чем кто бы то ни было. И уж тем более ты не должен допустить, чтобы он оказался в Москве без нашего ведома.

Утром 31 июля 1944 года в сводках Совинформбюро прозвучало сообщение:

«30 июля войска 1-го Белорусского фронта мощным ударом во флат выбили немцев из города Седлице, достигнув таким образом окраин города Праги. Отличились в этот день и танкисты генерала Обухова из состава войск маршала Баграмяна. Утром 30 июля ими был занят город Тукумс, после чего танкисты прошли более пятидесяти километров, освободив таким образом основную часть побережья Рижского залива от фашистских захватчиков».

* * *

Мюллер стремительно вошел в комнату и тотчас поморщился: он терпеть не мог аромата медикаментов. На кушетке лежал Курков. И не один, а в окружении нескольких человек. Самой странной из них фигурой был изможденный мужчина неопределенного возраста в арестантской робе.

Группенфюрер обернулся:

— Кто переводчик? Переведите доктору: вот его пациент, — он указал на Куркова. — Предупредите, что операция должна быть сделана, как в русском госпитале. Все материалы на столе. Напомните русскому доктору, что его жизнь зависит теперь от его рук. И не дай бог, если он соврал. — Мюллер посмотрел на часы: — Даю вам два часа.

— Господин группенфюрер, русский доктор говорит, что больной потерял очень много крови.

— Вот и хорошо. Мюллер посмотрел на Куркова. — Именно таким он мне и нужен. — И вышел.

Сергей слабо улыбнулся: непривычно было слышать чистую русскую речь. Доктор, обрабатывая ему плечо, бормотал стихи именно по-русски:

— Беру я снег горячими руками…

— И чувствую, как закипает он, — продолжил Курков.

Рука лагерного хирурга на миг замерла.

— Молчать! — резкий выкрик уже по-немецки вернул раненого в мир реальности.

Врач снова принялся штопать соотечественника, но теперь намного деликатнее.

— Кто же ты, братец? — еле слышно прошептал он.

— Свой.

— Своих в гестапо не лечат.

— Всякое бывает.