Книга Трилогия о мисс Билли - Элинор Портер

Такие мысли приходили ему в голову и раньше, но заканчивались разочарованием. Кроме того, на этот раз ему было по-настоящему интересно, сможет ли он рисовать левой рукой. Билли была в этом так уверена, она сказала, что будет гордиться им еще сильнее, если он сможет – а он очень хотел, чтобы Билли им гордилась! А еще был ребенок. Он и не представлял, что детей рисовать так интересно. Кажется, ему нравилось писать детей даже больше, чем «Лицо девушки», которое принесло ему славу.

В сентябре семья вернулась в Страту. В этом году переезд состоялся чуть раньше из-за свадьбы Алисы Грегори. Свадьба состоялась в гостиной Приложения, там же, где несколько лет назад выходила замуж сама Билли, и у нее были большие планы на эту церемонию, но не все она смогла воплотить в жизнь, потому что Алиса, как раньше Мари, возражала и не хотела оставаться в долгу.

– Понимаете, – говорила она Билли, – я и так обязана вам всем, включая собственного мужа.

– Ерунда! Конечно нет! – возражала Билли.

– Но это так. Если бы не вы, я бы не нашла его снова, и конечно же, у меня не было бы этого милого маленького дома, чтобы устроить в нем свадьбу. И я бы никогда не бросила маму, если бы не было тети Ханны и Приложения, то есть вас. А если бы я не встретила мистера Аркрайта, я бы никогда не смогла вернуться в свой старый дом, куда еду на медовый месяц, и я бы думала, что все мои прежние друзья меня жалеют, потому что я дочь своего отца. А это все вы, и доброе имя моего отца не было бы восстановлено, если бы не вы, и…

– Алиса, Алиса, хватит! – просила Билли, поднимая обе руки. – Давайте просто остановимся на том, что без меня вы бы не могли дышать?

– И это правда, – упрямо сказала Алиса, – это правда, потому, дорогая моя, честно говоря, я не думаю, что мы с мамой дожили бы до сегодняшнего дня, если бы вы не нашли нас в тот день и не увезли из тех ужасных комнат.

– Я? Что вы! Вы бы никогда не позволили мне этого сделать, – рассмеялась Билли, – маленькая гордячка! Или вы забыли, как выгнали меня и бедного дядю Уильяма из дома, потому что мы осмелились покуситься на ваш драгоценный чайник? Я не забыла.

– Билли, не надо! – просила Алиса, заливая краской. – Я до сих пор ненавижу себя за то, как вела себя в то утро. И вы правда вытащили нас оттуда, вы же знаете.

– Ничего подобного. Я просто нашла двух хороших жильцов для четы Делано, – серьезно сказала Билли.

– Да, конечно, я знаю, – улыбнулась Алиса, – а потом вы поселили нас с мамой здесь, чтобы мы составили компанию тете Ханне и учили Томми Данна, а тетя Ханна осталась здесь, чтобы составить компанию нам и воспитывать Томми Данна, а Томми Данн оказался тут, чтобы нам и тете Ханне было кого учить и воспитывать, а что до других… – Но Билли зажала уши руками и убежала.

Свадьбу назначили на пятнадцатое число. Кейт прислала письмо с уверениями в том, что это не ее дело, что она не имеет никакого отношения ни к одной из заинтересованных сторон, но все же она полагает, что для человека, имеющего положение мистера Аркрайта, годится только свадьба в церкви, потому что он в некотором роде принадлежит публике. Алиса заявила, что он, может, и принадлежит публике, когда исполняет Дона Такого-то в дублете и чулках, но когда он просто Михаэль Джеремайя Аркрайт в обычном сюртуке, он принадлежит только ей, и она не собирается устраивать из их свадьбы оперное представление. Поскольку Аркрайт тоже не одобрял идею пышной свадьбы, они женились в гостиной Приложения в полдень пятнадцатого числа, как и было намечено, несмотря на все письма миссис Кейт Хартвелл.

Вскоре после свадьбы Бертрам попросил Билли позировать ему вместе с Бертрамом-младшим.

– Я хочу попробовать написать вас обоих, – сказал он.

– Конечно, милый, если хочешь, – быстро согласилась Билли. – Хотя мне кажется, что ребенок без меня гораздо красивее.

И снова в мастерской Бертрама появились наброски и рисунки Билли. Теперь это была сияющая, нежная Билли, в глазах которой светилась материнская любовь. После нескольких набросков в разных позах Бертрам начал писать Билли и ребенка вместе.

Бертрам все еще не был уверен в себе. Он знал, что пока еще не может писать с былой свободой и легкостью, он знал, что его рука еще не стала твердой и непринужденной. Но знал он и то, что многому научился за лето и что учится новому каждый день. Билли он ничего этого не говорил. Даже наедине с собой он отказывался признавать это, но в глубине души знал, что пишет своих «Мать и дитя» к мартовской выставке «Десятки» – если только он сможет перенести на холст то, что видит перед собой.

Поэтому Бертрам работал целыми днями, короткими зимними днями. Конечно, он трудился не над одной картиной, он рисовал разные наброски и картинки, пытаясь добиться от левой руки того же навыка, которого прежде ждал только от правой. А Билли всегда радовалась, подбадривала и верила в его победу, поэтому, даже если иногда Бертраму и хотелось сдаться, он не смог бы этого сделать и посмотреть в грустные, разочарованные глаза Билли. Когда же его работа была завершена, и мать и дитя, бесконечно живые и прекрасные, казалось, были готовы сойти с холста, Билли только восхищенно вздохнула.

– Бертрам, это твоя лучшая работа. – Она смотрела на ребенка. Собственное изображение ее не интересовало. – Она будет иметь большой успех на выставке.

Бертрам сжал спинку стула. Мгновение он молчал, а потом хрипло спросил:

– Ты готова рискнуть?

– Рискнуть? Бертрам Хеншоу, я с первого сеанса знала, что эта работа предназначена для выставки. Только вот я даже не думала, что она выйдет такой чудесной. Теперь-то ты понимаешь, что ребенок красивее любого «Лица девушки», которое ты писал?

И Бертрам, который даже сам себе не мог признаться в желании участвовать в выставке, тихо засмеялся, почти всхлипнул, поняв вдруг, сколько безграничной веры в него было у Билли, его жены.

Если у Бертрама еще оставались какие-то сомнения, они испарились меньше чем через час после открытия выставки «Богемной десятки». Снова его картина привлекала восхищенные взгляды, и он сам оказался в центре группы друзей и знакомых художников, которые от всей души поздравляли его. А потом суровые критики, чьи имена и мнения столько значили в его мире, высказались