Книга Лытдыбр. Дневники, диалоги, проза - Антон Носик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жил, к примеру, 110 лет назад, в столичном городе Петербурге, молодой приват-доцент с редкой еврейской фамилией Тарле (ударение на первый слог, как сам он любил уточнить). Как и многие его сокурсники по Киевскому университету – Сергий Булгаков, Николай Бердяев, Анатолий Луначарский – он с юношества увлекался всевозможным марксизмом, посещал подпольные кружки, ходил в народ, клеймил царскую власть. Что не помешало ему защитить диссертацию, получить степень, печататься и преподавать в государственных учебных заведениях (хотя многих его коллег за куда меньшие проявления свободомыслия увольняли, отчисляли, ссылали в Сибирь и выдворяли из столиц). Тарле за свой подпольный марксизм тоже время от времени подвергался санкциям, но его карьере они в конечном счёте не вредили. Возможно, благодаря заступничеству вдовы Достоевского и других высоких покровителей. В общем, как выше уже сказано, жил он в столице, и преподавание в государственных университетах не было ему запрещено.
17 октября 1905 года царь Николай II издал известный “Манифест об усовершенствовании государственного порядка”. И приват-доцент Тарле, при всех своих претензиях к власти, горячо поддержал это высочайшее решение. 18 октября у здания Технологического института в Петербурге состоялся многотысячный митинг в поддержку новой политики, объявленной царём. Вышла та самая интеллигенция, которая всю дорогу посещала подпольные кружки, читала запрещённую литературу, ходила в народ и критиковала самодержавие. Вышла публично поддержать власть, когда она приняла, наконец, правильное решение (по крайней мере, так им тогда казалось). Пришёл к Технологическому институту и приват-доцент Тарле.
Полиция со всех сторон окружила митингующих, перекрыла им все пути отступления, а потом на толпу интеллигенции, вышедшей выразить поддержку царю, набросились конные жандармы. Они без разбору лупили собравшихся палашами по головам. Будущему академику Тарле досталось неслабо: ему срубили кожу на голове, и крови было столько, что репортёры, присутствовавшие при событии, успели даже сообщить, что он зарублен насмерть.
К счастью для советской исторической науки, от ранения историк оправился. Вдова Достоевского навещала его в больнице, откуда он вскоре выписался. Впереди его ждали ещё полвека яркой научной карьеры, преподавания, писательства, гонений и признания, почёта и репрессий. Я тут не пытаюсь пересказать его биографию, мне просто очень понравился эпизод: первый раз в жизни вышел человек поддержать власть – и тут же огрёб от неё шашкой по голове.
Ой, не шейте вы, евреи, ливреи…
[20.08.2016. ЖЖ]
О путче я услышал утром 19 августа 1991 года, по пути из Иерусалима на работу в тель-авивскую редакцию газеты “Маарив”.
И подумал: ну, вот и закончилось самая короткая оттепель в истории СССР.
Долго я теперь не увижу Москвы, и друзей моих московских в Израиль нескоро ещё отпустят.
Было такое довольно твёрдое у меня ощущение, что любая попытка на месте СССР построить что-нибудь относительно европейское, с человеческим лицом – без цензуры, запрета на профессии, без диктата однопартийной номенклатуры, без стукачей и засилья спецслужб, без железного занавеса и политруков, без постоянного страха человека перед государством, – это ненадолго. Поэтому я в своё время отсюда и уехал.
Потом путчисты оказались без яиц, и их за пару дней смыло потоком истории, а тот “развал страны”, которого они пытались избежать, сорвав подписание нового союзного договора 20 августа, от этой их жалкой клоунады лишь ускорился. Сразу же после вывода войск из Москвы о выходе из СССР поочерёдно заявили союзные республики, а спустя ещё 3,5 месяца оттуда вышла и Россия, так что Советский Союз окончательно перестал существовать.
Это, конечно, была для меня большая неожиданность. Человеку, родившемуся в Империи, прожившему в ней бо́льшую часть жизни, трудно поверить, что она закончилась безвозвратно. Вернувшись в Москву, как герой “Жажды жизни” Джека Лондона, я продолжал ещё долго “прятать сухари в матрас”: поселился в квартире на “Речном вокзале”, главным достоинством которой являлось то, что оттуда можно было в любое время суток за 15–25 минут добраться до международного Шереметьево. У героя Джека Лондона несколько недель ушло на то, чтобы одолеть свои страхи; я переехал с Речного в Хамовники лишь через 7 лет.
Впрочем, когда уже в 2010-е начался проект по воссозданию Империи – сразу ожило в памяти предчувствие из августа 1991-го. Другой вопрос, что в 50 лет всё воспринимается не так, как в 25. Тогда мне казалось, что свобода – это уехать. Сегодня мне кажется, что свобода – это не бояться. И эту свободу сотни тысяч россиян обрели именно в августе 1991-го, выйдя на улицы города, запруженного танками и бронемашинами. Много ли от той внутренней свободы осталось в нас четверть века спустя?
[21.08.2016. ЖЖ]
21 августа 1968 года советские танки, войдя в город, раздавили на пражских улицах и площадях мечту наивных чешских коммунистов о “социализме с человеческим лицом”.
21 августа 1991 года такие же (а может, и те же самые) советские танки, выйдя из Москвы, унесли на своих гусеницах последние обрывки этой мечты. Кстати, Горбачёв в 1950-е годы на экономфаке МГУ учился вместе с теми самыми наивными чехами, которые за 20 лет до перестройки попытались допустить свободу и совесть в условиях тоталитарной коммунистической диктатуры.
С тех пор уже нигде, никто и никогда “социализма с человеческим лицом” строить не пытался. Строили звериный капитализм, демократию, диктатуру, welfare state, госкапитализм, суверенную клептократию – но лозунг “социализма с человеческим лицом” в наши дни является полным неликвидом. Под ним не ходят на выборы в демократических странах, его не пишут на знамёнах диктаторы, даже китайским коммунистам он не пригодился.
Хотя, если вдуматься, лозунг-то неплохой. Справедливое распределение общественного богатства – но при этом с уважением к личности, человеку и его правам… В этом даже нет ничего невозможного. Только это не должно называться “социализмом” – после всей крови, которая под этой вывеской пролилась в XX веке.
[12.04.2017. ЖЖ]
Первого человека в космос запустила вовсе не та страна, где Королёва, Туполева, Вавилова, Жирмунского и Юдина гноили по тюрьмам, разоблачали “врачей-убийц”, отрицали генетику с кибернетикой и славили академика Лысенко. Не Сталин и Берия и не Ежов с Абакумовым готовили первый в истории человечества космический полёт.
Почему сталинский СССР не мог оказаться первым в космосе – совершенно ясно хотя бы из истории советского ядерного проекта. Благодаря довоенным работам советских физиков – академика Абрама Иоффе и таких его учеников, как Курчатов, Харитон, Семёнов, Кикоин, Тамм, Ландау, – к 1940 году СССР по уровню исследований в области расщепления атома не отставал ни от немцев, ни от Америки. И учёные, занятые в этих проектах, настойчиво докладывали руководству страны о стратегической важности развития ядерного направления. Если бы в сталинском СССР вожди умели прислушиваться к учёным, то не оказалась бы в 1940 году похоронена под сукном записка директора Института химической физики академика Семёнова о необходимости программы по созданию своего ядерного оружия. И, возможно, Вторая мировая закончилась бы к 1943 году падением советской атомной бомбы на Берлин.