Книга Джойс - Алан Кубатиев

Нора с надеждой говорила: «Джим ведь крепкий…» Но это было скорее попыткой утешения. За последние годы Джойс и тут слишком много тратил и слишком мало получал.

Во второй половине дня он впал в кому. На минуту его удалось вывести из нее, и он тут же попросил, чтобы Норе поставили кровать рядом. Но врачи попросили ее и Джорджо уехать, пообещав немедленно звонить о любых изменениях.

В час ночи 13 января Джойс пришел в себя и попросил сиделку позвонить жене и сыну, а затем снова началась кома. В два часа Нору и Джорджо вызвали в больницу, но в два пятнадцать, пока они шли по вестибюлю, Джеймс Джойс умер.

Они вернулись в «Дельфин» в полчетвертого, и тут же завыли сирены воздушной тревоги. Завернув Стивена в одеяло, они спустились в подвал и сидели там до отбоя, мальчик без конца спрашивал о Nonno[163], а они отвечали, что с ним все в порядке. Утром его отправили к родственникам Хелен, а Джорджо поехал в похоронное бюро.

На рабочем столе Джойса оставались две книги — словарь древнегреческого языка и сборник Гогарти «Следом за святым Патриком». Фрау Гьедон позвонила скульптору Паулю Шпеку и с согласия Норы заказала посмертную маску. Католический пастор предложил отслужить погребальную службу, но Нора отказалась наотрез.

— Не могу с ним это сделать, — сказала она.

Тело привезли 15 января. День был снежный и морозный, как в «Мертвых». Церемония проходила в Фридхофкапелле, на вершине холма, но Джойс уже ничего не боялся. Два крупных ирландских дипломата были в то время в Швейцарии, но ни один из них не пришел. Позже, когда Нора попросила отправить прах мужа в Ирландию и перезахоронить там, ей ответили отказом.

Лорд Деруэнт, британский посол в Берне, говорил на английском; Макс Гейлингер, поэт, говорил на немецком от лица Сообщества швейцарских писателей. Затем говорил профессор Генрих Штрауманн. Тенор Макс Мейли спел арию из «Орфея» Монтеверди «Прощай, земля, прощайте, небеса».

Деревянный гроб стали опускать в могилу, и Нора Джойс вдруг взмахнула рукой — то ли прощаясь, то ли пытаясь удержать своего Джима. Глуховатый коротышка, пансионер «Дельфина», увязавшийся за процессией, громко спросил подручного гробовщика, кого это хоронят. Подручный ответил:

— Герра Джойса.

— Кого-кого?

— Герра Джойса! — крикнул ему в ухо подручный, и в этот момент гроб коснулся дна могилы.

Ничего роскошного на могиле не поставили. Нынешний памятник достаточно скромен и похож на Джойса. Он не любил цветов, но дерево там растет. В литье изгороди вплетено изображение ирландской лиры. Никак иначе Ирландия не обозначена.

Лючии сообщили о смерти отца, но она не поверила. Когда Нино Франк навестил ее, она спросила его: «И что он делает под землей, этот идиот? Когда он решит вернуться? Он же все равно следит за нами».

Нора осталась в Цюрихе. Она жаловалась, что ей невыносимо скучно: «При нем всегда что-нибудь происходило». Когда ее спросили, она ли изображена в виде Молли Блум, Нора ответила:

— Конечно, нет — она куда жирнее.

Ее злили разговоры об «Улиссе» — она считала, что «Поминки по Финнегану» куда важнее, и добивалась от Марии и Эжена Жола, чтобы они наконец написали о романе. Интервьюеры добивались от нее воспоминаний о других писателях, которых она знала, но вряд ли читала, да и вряд ли помнила, и Нора наконец произнесла свою знаменитую фразу. В ответ на вопрос об Андре Жиде она сказала:

— Знаете, когда ты замужем за величайшим писателем мира, обо всех помельче как-то забываешь…

Чаще всего она вспоминала о его неуемности, о страсти к звуку, мелодии и наслаждении ими. Гостей и визитеров она водила на кладбище, находившееся рядом со знаменитым Цюрихским зоопарком, а парк вокруг Джойс сравнивал с Феникс-парком Дублина. Нора говорила:

— Тут похоронен мой муж. Он ужасно любил львов. Мне нравится думать, что он лежит и слушает, как они ревут.

Она скончалась от уремии 10 апреля 1951 года. Довольно часто ходила в церковь. Незадолго до смерти ее положили в монастырскую больницу, и она попросила священника исповедать, соборовать и причастить ее. Священник сказал последнее слово над ее могилой, упомянув, что она была «великой грешницей». Вряд ли он был прав.

Ее похоронили на том же кладбище, но места рядом с Джимом уже не нашлось. Жилищные проблемы способны продолжаться бесконечно.

Прямых родственников Джойса уже практически не осталось.

Чарльз Джойс умер в Лондоне через пять дней после смерти брата, 18 января 1941 года.

Станислаус Джойс умер в Триесте 16 июня 1955-го, в Блумов день.

Ева Джойс умерла 25 ноября 1957-го.

Эйлин Шаурек — 27 января 1963-го.

Маргарет Джойс, или сестра Мария Гертруда, монахиня монастыря Милосердия в Новой Зеландии — 1 марта 1964-го.

Флоренс Джойс — 3 сентября 1973-го.

Мэй Джойс-Монахэн — 8 декабря 1966-го.

Джорджо Джойс развелся с выздоровевшей Хелен и в 1954 году женился на художнице Асте Янке-Остервальдер, с которой и жил в Мюнхене до самой смерти в 1976-м, сохраняя репутацию не столько музыканта, сколько бонвивана и любителя выпить.

Лючия Джойс прожила в нортхэмптонской клинике Святого Андрея до 12 декабря 1982 года.

Стивен Джойс окончил Гарвард, долго работал в международном агентстве по экономическому развитию, в 1991 году вышел в отставку, живет в Париже и беззаветно сражается за наследие деда, затевая один процесс за другим. Единолично распоряжаясь архивом, он по своему усмотрению уничтожает документы — практически все письма Лючии погибли именно так. Алексис Леон продал библиотеке часть архива Джойса, и Стивен требует доказательств, что рукописи принадлежали ему или его родителям. Он накладывает свирепые вето на публикации и использование даже коротких текстов. В 2004 году он притянул к суду Ирландскую библиотеку за публичное чтение отрывков из «Улисса» во время празднования столетия «Блумова дня», чем возмутил даже самых стойких защитников копирайта. Детей у него нет.

Племянник писателя, Джеймс Джойс, сын Станислауса, некоторое время был директором Дублинского центра Джеймса Джойса. Живет в Ирландии.

* * *

Последнее изгнание Джойса завершилось успешно. Им он управлять не мог, но первым правил жестко и целеустремленно. Джойс обрек себя на самоизгнание по многим причинам, но главная была в том, что ностальгия убивает среднего человека и дает электричество душе художника. Принято порицать такую точку зрения, высказанную многими интересными критиками и историками литературы. Возможно, и все же не в случае с Джойсом. Он это понял еще очень молодым человеком и стал удаляться от всего, что на самом деле любил. Рыбы никогда не открыли бы воду — они догадывались о ней только тогда, когда их выхватывали в чудовищную, сушащую, палящую, жестокую среду. В воздух. Джойс выбрасывал себя в воздух, чтобы писать.