Книга Меж двух огней - Дэвид Марк Вебер

Суковский начертил схему их поиска, и отличную схему. Но они спокойно могли бы пропустить неподвижную махину «Пилигрима», если бы Скотти Тремэйн и Горацио Харкнесс не обнаружили их своими пассивными датчиками и не привели в нужное место. Хонор с дрожью подумала о том, насколько мал был шанс обнаружить их.

Все же это удалось. Каким-то непостижимым образом удалось, и четыре канонерки вместе с тремя шаттлами дальнего действия стартовали с борта «Пилигрима», увозя с собой всех выживших членов команд – и мантикорской, и хевенитской.

Шанс, что кто-то случайно обнаружит корабль, прежде чем он столкнется с любой гравитационной волной и разлетится в пыль, был ничтожен, и Хонор была уверена в том, что его не найдут. Но на всякий случай она лично установила разрушительный ядерный заряд с часовым механизмом на двенадцать часов, прежде чем взошла на борт «Андрея» вместе с Суковским и Хантером.

Места на малых летательных аппаратах очень мало, и она приказала всем оставить багаж, но МакГиннес и ее выживший телохранитель тайком пронесли на борт «Андрея» меч и Ключ лена Харрингтон, ее пистолет сорок пятого калибра, и золоченую памятную гравюру в честь рекордного полета на дельтаплане в Академии. Она сама не взяла из своих вещей ничего, кроме голографического кубика с портретом Пола. Она увозила с собой только портрет, свою жизнь, а еще Нимица… и Саманту.

Обратный полет к «Артемиде» заставил поволноваться всех. Снова выйти на связь с такими небольшими летательными аппаратами, как канонерки и шаттлы, после двойного перехода через два различных диапазона гиперпространства было астронавигационным подвигом из разряда тех, о которых слагались легенды, но Маргарет Фушьен справилась с задачей. «Артемида» медленно поднялась в дельта-полосу, совсем как подводная лодка, всплывающая из глубин, и оказалась менее чем в двухстах километрах от запланированной Фушьен позиции. После этого встала простая, хотя и хлопотная задача: снова вернуться в нормальное пространство и в течение десяти дней сделать ремонт. А потом тайно проскочить обратно в гамма-полосу и вернуться на Новый Берлин. Забот было много, и Хонор изо всех сил помогала Фушьен. Капитан «Артемиды» была благодарна, но Хонор понимала истинную причину своего усердия. Каким бы чудом ни было их спасение капитаном Суковским, изнурительная деятельность была для нее единственным средством избежать мыслей о погибших.

На четырнадцатый день их полета Клаус Гауптман тихо попросил разрешения войти в каюту Фушьен, предоставленную хозяйкой Хонор. Пять из двенадцати ее гвардейцев погибли вместе с остальным экипажем, но когда появился Гауптман, на часах у двери стоял Джейми Кэндлесс. Хонор смогла расслышать холодное презрение в голосе Джейми, когда он объявил ей имя посетителя, и такое же презрение она увидела в глазах Эндрю Лафолле, когда магнат вошел в дверь. Но оба охранника даже не догадывались об истинной причине его посещения.

– Леди Харрингтон, – сказал он, – я пришел принести свои извинения.

Слова получились негромкими и маловыразительными, но тон был решительным, и Хонор через Нимица почувствовала, что он говорит искренне.

– Принести извинения, мистер Гауптман? – ответила она как можно более нейтральным голосом.

– Да. – Он откашлялся, прочищая горло, и прямо посмотрел ей в глаза. – Я не испытываю к вам особой симпатии, миледи. От этого я чувствую себя еще более неловко, но, вне зависимости от моих чувств к вам, я понимаю,что относился к вам… ужасно. Я не буду вдаваться в детали. Я только скажу, что глубоко сожалею об этом. Этого больше не повторится. Я обязан вам своей жизнью. Но что еще более важно, я обязан вам жизнью моей дочери, а я привык отдавать свои долги, к счастью – или к несчастью, может быть, – отчасти потому, что это делает меня время от времени таким сукиным сыном. Но мой долг перед вами нельзя возместить, и я понимаю это. Я могу только сказать спасибо и принести извинения за то, как я говорил с вами – и о вас – все прошедшие годы. Я также был не прав на «Василиске», и я хочу, чтобы вы знали, что я это понимаю.

Хонор спокойно смотрела на него, чувствуя его напряжение и сознавая, как неимоверно трудно ему было сказать все это. Она тоже не испытывала к нему симпатии и сомневалась, что когда-либо будет относиться к нему по-другому, но в этот момент она испытала к нему гораздо большее уважение, чем могла себе представить. Она медленно кивнула.

– Я не стану возражать вам, сэр, – тихо ответила она, и, несмотря на то что его глаза вспыхнули, он принял ее слова без всякого протеста. – А что касается долгов, и я, и моя команда – мы просто выполняли свой долг, и никакого вознаграждения за это не требуется. Но я принимаю ваши извинения, мистер Гауптман.

– Спасибо, – ответил он и, к ее удивлению, усмехнулся слабой, кривой усмешкой. – Как бы вы к этому ни относились, но я знаю, что я в долгу перед вами и вряд ли когда-нибудь смогу его оплатить. Если я или мой картель сможем оказать вам какую-либо услугу, леди Харрингтон, мы в вашем распоряжении.

Она просто кивнула, и его улыбка стала шире.

– А теперь, миледи, у меня есть к вам одна просьба. Я приглашаю вас и вашего древесного кота – или котов, – добавил он, взглянув на Саманту, – на обед сегодня вечером.

– Обед? – Она хотела вежливо отказаться, но он почти умоляюще вскинул руку.

– Пожалуйста, миледи! – проговорил он, гордый и высокомерный человек, прося об одолжении, на которое, как он сам понимал, не имел никакого права. – Я был бы вам очень признателен. Это… важно для меня.

– Я могу спросить почему, сэр?

– Потому что если вы не отобедаете со мной, моя дочь ни за что не поверит, что я действительно извинился перед вами, – признался он. – И не будет со мной разговаривать.

Он смотрел на нее с такой мольбой, что она не могла более отказываться и кивнула.

– Хорошо, мистер Гауптман. Мы придем, – сказала она.

И, к своему удивлению, осталась по-настоящему довольной обедом. Оказалось, что у них со Стейси Гауптман много общего, что поразило ее… и заставило задуматься о человеке, который смог вырастить такую дочь.

А теперь она снова оторвалась от своих мыслей, отбросив в сторону воспоминания, и посмотрела на военнопленных, которых она пригласила в комнату, предоставленную ей герцогом Рабенштранге на главной базе Андерманского Императорского Флота на Потсдаме. Андерманцам не очень приятно было узнать о том, что в пределах их пространства хевениты осуществляют рейдерские операции, и они выразили свое неудовольствие по дипломатическим каналам. Решение АИФ оказать гостеприимство экипажу Хонор (и пленникам) до того времени, когда КФМ сможет забрать их, было еще одним способом для империи подчеркнуть свое отношение к данному факту, и посол Хевена, попытавшийся (безуспешно) требовать передать ему пленных, не мог этого не заметить.

– Спасибо за то, что вы пришли, – сказала она этим самым пленным.

– Пожалуйста, – с иронией ответил Кэслет. – Нам было трудно отказаться от приглашения.

– Конечно. – Хонор улыбнулась и пожала плечами. – Герцог Рабенштранге приглашает нас всех на обед. Он хочет видеть всех, но я попросила вас сначала прийти сюда. Гражданин капитан Хольц уже извещен. По моей рекомендации и с одобрения андерманцев и нашего посланника в империи, вы и все оставшиеся в живых члены команды «Ахмеда» через три дня будете переданы вашему послу. Мы не ставим никаких условий для вашего освобождения.