Книга Жизнь русского обывателя. От дворца до острога - Леонид Беловинский

Если в первой половине XIX в. такое явление, как «нищий студент», было практически неизвестно, хотя современники и отмечали случаи бедности, то в 1870-х гг. в Казанском университете только 28 % студентов могли существовать на собственные средства, в Киевском недостаточными были от 60 до 70 %, а в Одессе их число доходило даже до 80 %. При этом, количество студентов, пользовавшихся теми или иными льготами, то есть не имевших собственных средств, возросло с 49 % в 1866 г. до 78 % в 1874. К началу ХХ в., по данным обследований, не все студенты имели теплые пальто, включая, например, Томский университет, что в условиях Сибири – далеко не последнее дело: нужно учесть, что теплых автобусов и троллейбусов, не говоря о метро, тогда не существовало, и даже на извозчике ехать было холодновато; обувь и брюки многими участниками обследований характеризовались, как «дрань» и «рвань». Требование иметь форменную одежду в этих условиях для многих было чрезвычайно болезненным, и значительная часть студентов ограничивалась купленными на толкучке студенческими тужуркой и фуражкой. Один из студентов Петербургского университета вспоминал: «Своего рода комиссионерами в этом деле были сторожа университетских шинельных… Они же торговали тужурками и шинелями окончивших. Сюртук имели далеко не все, большинство ходило в форменных черных тужурках с синим кантом и петлицами… На улицу надевали шинель… и фуражку… Форма была не обязательна, носили ее по двум причинам: во-первых, сразу видно, что студент, а это обеспечивало известное положение в обществе; во-вторых – так было дешевле – потрепанная студенческая форма не считалась чем-то неприличным, а старая штатская «тройка» – считалась. Существовал, по слухам, какой-то университетский мундир с золотым шитьем, треуголкой и шпагой, но мы на студентах такого не встречали» (75; 159). Питание… Что говорить о питании, если знаменитая «собачья радость», колбаса из обрезков, отходов мясной торговли, была характерной студенческой пищей и с полным правом могла быть названа «студенческой радостью»: «Питались студенты по-разному, как по-разному и жили, – воспоминал современник-студент. – В общежитии всегда был кипяток, приходил булочник, по пути с занятий покупали полфунта дешевой колбасы… Университетская столовая, где обедало множество студентов, помещалась за северными воротами – там же, где и теперь. Обстановка ее была скромной: длинные столы, покрытые клеенкой, на них большие корзины с черным и серым хлебом, в дешевом буфете – кисели, простокваша. Было самообслуживание, цены бросовые: обед без мяса – восемь копеек, с мясом – двенадцать, стакан чаю – копейка, бутылка пива – девять. Конечно, подавались обеды и подороже. Столовая с самого утра была переполнена. Шум стоял необыкновенный: спорили, смеялись. Некоторые любители проводили в ней больше времени, чем на лекциях: их интересовало дешевое пиво. Кое-кто, выбившись из бюджета, ограничивался чаем и бесплатным хлебом, несколько кусков его еще и прихватывали в карман. На это никто не обращал внимания, наоборот, относились даже сочувственно. Иной студент, совершенно незнакомый, скажет: «Коллега, я вам куплю обед, у меня хватит на двоих». Администрация столовой иногда предлагала бесплатно тарелку щей без мяса. Это очень выручало бедных студентов» (75; 160–161). Крайне плохо обстояло дело с жильем; жили или в самых дешевых «номерах», фактически вертепах, рядом с проститутками и уголовниками всех мастей, или снимали «углы» в различных «живодерках» или открытых благотворителями «Ляпинках», проживание в которых скрывалось даже от товарищей ввиду их крайней непрезентабельности. Часть студентов, имевших из дома небольшую помощь или достаточно зарабатывавших репетиторством, снимала «углы»: «Цены были разнообразные, полный пансион вместе с комнатой дешевле двадцати рублей было не найти (речь идет о Петербурге начале ХХ в. – Л. Б.). Мы знавали хозяйку, сдававшую с полным «коштом» две комнаты трехкомнатной квартиры, выходившей во двор, на Четвертой роте Измайловского полка. Сама она ютилась в одной комнате с тремя детьми. Муж этой женщины куда-то сбежал, вот она и держала студенческий пансион. В каждой комнате жили по двое, а столоваться приходили и еще несколько, так что кормила она человек десять». Казенных общежитий было крайне мало, и они, хотя и весьма благоустроенные и благопристойные, даже с подачей кипятка, вмещали лишь по несколько десятков человек.

Контрастно выглядели в сравнении с «вольной» студенческой жизнью в открытых учебных заведениях быт и учеба студентов полузакрытых или сохранивших традиции закрытых технических училищ. Кораблестроитель В. П. Костенко, поступивший в 1900 г. в Инженерное училище, писал: «Я часто искал ответа, как Инженерное училище успевает в четырехлетний срок достигать тех же целей, которые гражданские институты – Технологический, Путейский и Горный – осуществляют только в 6–7 учебных лет… И мне стало ясно, что основной причиной этого ускоренного обучения полноценных инженеров является чрезвычайное уплотнение процесса учебы.

В училище мы получали жилье, питание, одежду и все необходимые учебные пособия, следовательно, были избавлены от докучливых материальных забот. Беготня по урокам, переезды и поиски дешевого жилья поглощали у большинства студентов половину дорогого времени, которое пропадало для учебы. Это я хорошо знал из жизни моих гимназических товарищей и младшего брата-технолога.

Наконец, большинство студентов не посещало систематически лекций в университетах и институтах, а готовилось к репетициям и экзаменам по учебникам, часто прибегая к шпаргалкам, конспектам и даже заказывая на сторону проекты.

В училище лекции начинались в 8 часов утра, и до 3 часов проходили ежедневно 6 лекций, а после 6 часов начиналась работа в мастерских и лабораториях.

Так как лекции и собеседования с преподавателями обязательны, то учебные курсы обыкновенно усваиваются до репетиций и на подготовку к проверке времени почти не требуется.

Обязательная и хорошо организованная летняя трехмесячная практика закрепляет знания, накопленные при прослушанных теоретических курсах.

На отпуски и отдых за год уходит не более полутора месяцев, а на учебу остается 10 1/2 месяца.

При побудке в 6 1/2 часа утра и окончании рабочего дня в 11 часов вечера ежедневно получается более 16 часов времени на лекции, занятия, чтение и прогулку» (93; 61).

Правда, такая строгая система подготовки охватывала очень небольшой контингент учащихся: на кораблестроительное отделение из 50 державших конкурсный экзамен было зачислено всего пять человек. Не попавшие на это отделение могли поступить на механическое: механиков было принято 32 человека из 80 державших экзамен. Итого, всего училось на одном курсе с Костенко 37 человек: в старой России при подготовке специалистов придерживались принципа – «Числом поменее, ценою подороже». Вообще в технических учебных заведениях приходилось работать очень много. Поступивший в 1889 г. в Императорское техническое училище (в советское время – знаменитое Бауманское, ныне МВТУ им. Н. Э. Баумана) Н. М. Щапов вспоминал: «Работать приходилось порядочно, но она не утомляла. На лекции ходили лишь сначала, потом бросали. На первых двух курсах были еженедельные «репетиции» – зачеты по важным предметам, штук 10 в год; и затем экзамены с зачетом сданного. Много чертили на первых двух курсах и проектировали на остальных трех. Проектирование было, пожалуй, важнее экзаменов. Химики… сидели в лабораториях» (197; 186).