Книга Сторож брату своему - Ксения Медведевич

– А что ты весь встопорщился? – поинтересовался Тарег. – Ты же сам говорил – лаонца не выручу. А тут воспылал жаждой мести? А вдруг там подвешивают твоих заклятых врагов?

Вышло неожиданно насмешливо – сам от себя не ожидал.

В ответ Амаргин подошел вплотную. Чуть носом в нос не уперся. И прошипел:

– Когда мы друг с другом воюем – это наше дело. А когда нас убивают люди – это дело между нами и людьми. Ты понял меня, аураннский умник?!..

Тарег кашлянул и отодвинулся.

Амаргин злобно осклабился:

– Я вижу, ты понял, Стрелок. Каждый из нас будет рад перерезать горло халифскому гвардейцу. Давно, кстати, мы не испытывали такого незамутненного удовольствия.

– Дама поедет тоже? – кивнул Тарег на поигрывавшую рукоятью кинжала женщину, в которой дрыгал крохотными ручками зародыш.

– Дама поедет тоже. Она хотела бы принести жертву на том месте, где умер ее племянник. Дама также надеется, что это будет не коза. Ты спросил все, что хотел?

– Вы навряд ли увидите там гвардейцев, Амаргин. Похоже, в Хайбаре сидят контрабандисты. И айяры.

Лаонец улыбнулся:

– Не все ли равно, в какую сбрую одета человеческая свинья? Разве не так? А, Стрелок?

Тарег снова промакнул рукавом натекающую в угол рта кровь. И опустил глаза.

Амаргин смерил его взглядом, хмыкнул и пошел к своей звенящей кобыле. За ним, обескураженно оглядываясь – человек, конечно, не понял ни слова из их беседы, – засеменил аз-Захири, трогательно прижимая к груди испещренные буквами бумажки.

* * *

Хайбарский оазис, два дня спустя

Бедуины рассчитывали остановиться на ночлег в вилаяте у края оазиса.

Подъехав, они обнаружили, что вилаят вымер.

Высохшую пальмовую рощу подтапливало дюнами. Темнело, и верблюды чуть не переломали ноги, когда песчаный склон стал разъезжаться. Оползень открыл мертвые, заплетшиеся ветвями верхушки пальм. Потом показались выпроставшиеся под ветром остовы деревьев: серые, лохматые от мочала стволы щетинились срезами опавших листьев. Часть пальм словно перегрызли – они казались причудливо вывернутыми конечностями упавшего с высоты человека. Изломанные стволы торчали под разными углами: у одного дерева отломилась верхушка, другое обрушилось почти целиком, сломавшись у самого корня.

Вокруг арыков еще зеленело, но банановые посадки в тени финиковых крон погибли. В колодцах глубоко плескалась вода. Дома стояли странные – не разоренные, но и не брошенные. Словно утварь разложили в лари – и ушли. Все. Подальше от жилищ – и колодцев, становившихся все страшнее и страшнее, по мере того, как все затягивалось темнотой.

– День наш, ночь – их, – бормотали бедуины.

Кочевники боялись, что в колодцах посреди вымершего – или выбитого, однако ни следов крови, ни трупов они не нашли – вилаята поселились джинны. Поэтому черпать воду отправили самых старых, «лядащих», как выражались кальб, рабов. Аз-Захири вместе со всеми таскал ведро за ведром, выливая в поилки. Бедуины покрикивали, тыкали в сгорбленные рваные спины палками. Свободные ашшариты воду не носили. Носить воду – удел рабов и женщин. Но женщин они в набег на Хайбар не взяли, а зря. Жаркое, влажное между ног тело заставляет забывать о страхе.

Тарег двинулся на помощь старику, но Амаргин положил цепкую, как птичья лапа, ладонь ему на плечо:

– Оставь, братишка. Ты опозоришь нас, прикоснувшись к ведру. Это их обычаи, пусть сами разбираются. Посмотри-ка лучше вон на ту дверь.

Ближайший домик – побелка облупилась, глина растрескалась, обнажая волокнистую плетенку стены, – скрипел рассохшимися воротами.

В сгущающемся мраке охранительный знак виделся очень отчетливо: ладонь Фатимы, йад аль-Фатима, тревожно белела. Дверь болталась на расшатанных петлях, и оберег казался оттиском пятерни, в отчаянии оставленным последним обитателем дома, – словно человек звал на помощь, цеплялся за косяки, за порог, за щеколду и скобу ручки, а его неумолимо волокли наружу.

– Что там написано? – резко спросил Амаргин и ткнул острым пальцем в темень.

– Где?.. – рассеянно отозвался Тарег.

Дверь скрипела, в изгородях тонко свистел ветер. Нервно поревывали верблюды. Верблюды не хотели пить воду из мелеющих, черных колодцев.

– Над входом.

И впрямь, над болтающейся створкой прибита была доска – с надписью. Строчка кривых букв неровно загибалась книзу.

– Это Фатиха, – прищурившись, ответил Тарег. – Открывающая сура книги Али. Ашшариты используют ее как амулет. Верят, что она помогает во всяком деле.

Амаргин презрительно хмыкнул.

– Здесь пусто, – резко сказал из-за плеча Сенах.

– Это-то и странно… – пробормотал Амаргин. И злобно добавил: – Обычно они забывают детей и стариков, когда сбегают от опасности…

И вдруг, тоже прищурившись – стало совсем темно для обычного зрения, – зашипел в сторону соседнего дома. Тоже пустого, как разгрызенная скорлупа.

Над плотно прикрытыми воротами белесым, болотным светом исходила она. Сигила. Сигила Дауда. Крупная, с осенний гранат. Протянутый линиями силы глаз больно плелся серебрящимися нитями, заставляя течь слезы из-под век.

– У, сс-су-уука… – согласно зашипели вокруг.

За спиной запрыгал ледяными бусинами смех Аирмед. Заклинательница веселилась:

– Чего вы испугались? Это же просто рисунок!..

И, решительно покачивая раздавшимися бедрами, пошла к воротам.

– Стой! – крикнули все, включая Амину.

– Глупости! – рявкнула заклинательница.

Толкнула дверь. Уперлась лбом в невидимую стену над порогом. Боднула ее. И прошла внутрь.

– Как?.. – ахнул Тарег.

– Ха!.. – злорадно крикнул Сенах. – Что, туго было с праведностью в этой дырище?!.. Некому дверку запечатать, чтобы такие, как мы, не лазили?!

И с мстительной – а как же, испугала! – злостью поддав по распахнутой двери, тоже прошел под сигилой.

И позвал изнутри, из двора:

– Идите-идите, это как через аураннскую стенку из бумаги проходить! Ха!

Через аураннские стенки Тарегу проходить не доводилось. Зато в дверном проеме под сигилой оказалось натянуто нечто, похожее на огромный мыльный пузырь. И с таким же невесомым влажным хлопком эта пленка лопнула под его ладонью.

– Пшик! – не сдержал злорадства и он.

Конечно. Нарисованная рукой обычного человека сигила Дауда способна отпугнуть лишь скорпиона – в лучшем случае. Бедуины сами говорили, что серебряная ладонь Фатимы защищает шатер от гюрзы лучше, чем бесполезная дощечка с замороченным кругляшиком.

Чтобы печать закрывала вход нежеланным гостям, ее должен рисовать праведник.