Книга В поисках утраченных предков - Дмитрий Каралис

Что значит — «жеребьевым»? Деда приставили ухаживать за жеребцами? Какое же образование он получил в Ремесленном училище Цесаревича Николая — конюха, извозчика? Может, права была сестра — дед учился на извозчика, и в армии его приставили к взращиванию конной тяги?

Нет, конечно! Я хлопнул себя по лбу: дедушку взяли в армию по жребию, по жребию, а не за жеребцами ухаживать! Был такой способ отбора призывников.

«…Зачисленъ въ учебную команду…», «Произведенъ въ ефрейтора», «Выдержалъ экзаменъ на унтеръ-офицера», «Уволен въ запасъ армiи — 1907 сент. 6»… «Высочайшимъ приказомъ произведенъ въ прапорщики запаса армейской пехоты по Ярославскому уезду — 1907 окт. 21».

Ага! Дедушка отслужил срочную, его произвели в прапорщики запаса, и он возвращается к семье, где моему будущему отцу скоро исполнится три годика. Он, наверное, рад появлению папеньки — в щеголеватой форме, фуражке с кокардой, пахнущему кожей, ваксой, с начищенными мелом пуговицами, и в ранце этого незнакомого (или забытого?) дяденьки для сына припасен сладкий гостинец, свисток и оловянные солдатики с пушкой и знаменем…

Чем дедушка занимается с 1907 по 1914 г. — не известно. Наверное, работает, кормит семью, в ней прибывают дети…

Но вот 15 июня 1914 года в Сараево гимназист Гаврило Принцип нажимает на курок пистолета, и все в Европе приходит в движение: Австро-Венгрия нападает на Сербию, а император Николай II, пообещавший в телеграмме: «Россия никогда не останется равнодушной к судьбе Сербии», назначает общую мобилизацию своей армии.

И тридцатилетний прапорщик запаса, отец четверых детей, Павел Каралис призывается на службу «въ 93 пехотный Иркутскiй полк».

Германия объявляет войну России.

Государь Николай II надевает мундир полковника Преображенского полка, расчесывает бороду и, с суровым видом выйдя на балкон Зимнего дворца, торжественно обещает собравшимся на Дворцовой площади не заключать мира, пока хоть один вооруженный неприятель останется на русской земле. Все как один опускаются на колени. Мне доводилось видеть эту фотографию — над толпой коленопреклоненных граждан реют портреты государя и плакаты: «Да здравствует армия!», «Победа России и славянству!», «Боже, Царя храни!».

Деда среди собравшихся на площади быть не могло: попрощавшись с женой Ольгой Николаевной и перецеловав ребятишек, он уже ехал к месту приписки, и 24 июля «Прибылъ въ полкъ и назначенъ младшимъ офицеромъ в 16-ю роту».

Я занес «Послужной список» деда в компьютер и в хронологической последовательности составил «Фронтовую биографию штабс-капитана Каралиса Павла Константиновича», где по дням расписал его прохождение службы, награды, ранения и участие в боях с указанием географических пунктов.

Приказы о награждениях я выделил красным шрифтом. Список боев и военных операций — синим. Всё остальное движение по службе — назначения, присвоение званий и пребывания в лазаретах — оставил черным.

Боевой путь дедушки лег на карту Европы и обрел четкую хронологическую последовательность.

Я снабдил «Фронтовую биографию» фотокарточкой предка в семнадцатилетнем возрасте и отправился в Варшаву…

…Теплый августовский день 1914 года. Мелкий редкий дождик, который и русские, и поляки называют грибным, радужно светился в лучах солнца. На запасные пути станции Варшава-товарная под гнусавую перекличку кондукторских рожков и лязганье буферных тарелок поставили воинский эшелон, прибывший из Пскова. Оркестр, ехавший в середине состава, высадился первым и, сверкая трубами, бодро сыграл полковой марш. 93-й пехотный Иркутский полк весело попрыгал на землю и ладно выстроился вдоль вагонов…

Время перестало существовать для меня в его реальном измерении: оно то сгущалось, то растягивалось, и пространство стало подыгрывать мне. Я открывал энциклопедию с картой-схемой Восточно-Прусской операции 1914-го года, наводил лупу на кружочек деревушки Гросс-Грибен, отмеченной в послужном списке предка, и видел своего тридцатилетнего деда, бегущего в атаку с тяжелой винтовкой наперевес, слышал разрывы тяжелых бризантных снарядов, раскатистое «Ура!», стрекот немецких пулеметов, сухой треск винтовочных залпов, видел падающих на теплую августовскую траву русских солдат в новых защитных гимнастерках, быстро темнеющих от крови…

Почти неделю я сидел в кабинете, вытягивал со стеллажей увесистые энциклопедии, лихорадочно листал справочники, пытаясь найти то нынешнее название маленькой польской реки Бобр, на берегах которой мой предок получил «ружейной пулей сквозное ранение левой ягодицы», то искал полный состав 24-й пехотной дивизии, в которую входил полк деда, влетал во всемирную сеть, тянул оттуда все, что касается первой немецкой газовой атаки на русском фронте, преследовал вместе с доблестными иркутцами «отступающих немцев после боев под г. Варшавой», вместе с дедом переправлялся на плотах и воротах, снятых с забора соседнего хутора, через холодную октябрьскую Равку, чтобы заставить замолчать германскую батарею на левом берегу, ладил на ковельских болотах в рост человека защитные срубы-окопы, в бревна которых с чпоканьем или звоном влетали немецкие пули, и участвовал под командованием Брусилова в отчаянном Луцком прорыве, названном позднее Брусиловским.

Я обитал в своем домашнем кабинете, отключив телефон и забросив все остальные дела, лишь изредка выходил поесть, и жена потом говорила, что у меня сделался взгляд безумца.

Вот, если коротко.

93-й пехотный Иркутский полк располагался в составе 2-й армии Северо-Западного фронта, и дедушка уже через две недели после мобилизации — 11 августа — принял огневое крещение в Восточной Пруссии — «Въ бою у деревень Клейнъ и Гроссъ-Грибенъ».

Его 93-й пехотный Иркутский полк, прославленный еще в боях на Шипке, влетел в бой с пылу, с жару, едва успев получить патроны и примкнуть к винтовкам штыки, ибо всю 2-ю армию генерала Самсонова и 24-ю пехотную дивизию, в которую входили иркутцы, торопили и гнали в бой, чтобы сорвать наступление немецких войск против Франции.

Наступление в Восточной Пруссии удавалось: смяли, ошеломили. Немцы побежали на запад, но команды преследовать их не поступило. Начальству видней! Отпели и похоронили павших — поближе к рощам и лесам, чтобы рачительные прусские крестьяне не запахали могилы. Вытесали кресты из редких сосенок. Расставили посты, высушили у костров портянки. Подкрепились родными ржаными сухарями и сытными баварскими консервами. Посмеялись над бежавшими немцами в островерхих касках. Подули в трофейные губные гармошки и принялись чистить оружие.

Испуг немцев был велик: им даже привиделась еще одна русская армия-фантом, которую они назвали «Наревской», а каждый катящийся в наступление русский полк принимался ими за дивизию.

Русские посягали на тевтонский дух, на славу прусского оружия! И где? В колыбели Гогенцоллернов!

Ошеломленный успехами славян, канцлер немедленно распорядился перебросить с французского фронта на русский шесть корпусов.

Французы на другом конце Европы вздохнули с облегчением.