Книга Рубеж Империи: Варвары. Римский орел - Александр Мазин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда он проснулся, уже наступил вечер. Квадрат неба наверху, в потолочном отверстии, потемнел и налился синевой.
Проснулся подполковник не по собственной инициативе. Его разбудили.
У ложа стоял представительный мужчина в белой тоге. Рядом с ним – еще четверо, в кирасах, шлемах и при мечах, но без щитов. Один из этой четверки и разбудил Черепанова. Другой уже завладел его оружием.
– Я – эдил Скаремия, – важно произнес представительный. – Ты – тот, кто называет себя Плавтом?
– А в чем дело? – поинтересовался Черепанов.
– Ты обвинен. По закону об оскорблении величества![91]Встань и следуй за нами!
За спинами воинов маячил Парсий с похоронным выражением на физиономии.
Геннадий неторопливо поднялся, обулся.
Он размышлял.
Ну да, ничего удивительного: империя и есть империя. На дорогах разбойники, в лесах волки, но политическая полиция как всегда начеку. И высказывания Гонория в адрес августейших особ не остались незамеченными. Черепанов не знал, насколько сурово здесь караются диссиденты и оппозиционеры, но, судя по тому, как быстро отреагировала местная власть, – дело нешуточное.
А коли так, то не следует качать права и уж тем более объявлять, что господа полицейские – точнее, господа вигилы – ошиблись адресом. Пусть думают, что он Плавт. Позже он развеет их заблуждение, а Гонорий тем временем сделает ноги. И позаботится о своей безопасности. Раз хозяин не указал эдилу на ошибку, а держит рот на замке, он поставит в известность Плавта о ситуации.
Пока Геннадий завязывал шнурки, один из воинов зачем-то пощупал у Черепанова под подбородком.
– Ха! – сказал он с легким пренебрежением, не обнаружив мозоли от ремешка шлема. – А говорили – легионер!
– Разберемся, – буркнул эдил. – Давай, гражданин, пошевеливайся!
Черепанова вывели во двор. У ворот стояла крытая повозка. При ней – еще двое вигилов.
У колодца Геннадий увидел Марцию. Подмигнул. Девушка ахнула. Шагнула навстречу, открыла рот, собираясь что-то сказать, но отец схватил ее за руку и утянул в сторону.
– А ну стоять! – раздался позади знакомый рык.
Геннадий быстро обернулся. Его сопровождающие тоже.
У входа в дом, под портиком, во всей своей жилисто-мускулисто-волосатой красе стоял Гонорий Плавт Аптус. Совершенно голый, зато с золотой цепью на шее и мечом в руке.
– А ну стоять, недоноски! – прорычал кентурион. – Куда вы ведете моего друга, козлиное семя?
Вигилы напряглись: даже голый, Плавт производил грозное впечатление. Эдил тоже забеспокоился, когда разглядел, что именно вычеканено на медали, украшающей волосатую грудь кентуриона. Обеспокоился, но достоинства не потерял.
– Не нарушай закона, доблестный воин, – величаво проговорил он. – Сей гражданин, чье имя Гонорий Плавт, обвиняется в нарушении закона об оскорблении величества. У нас имеются свидетели, что оный Гонорий Плавт…
Черепанов не без удовольствия поглядел на ошарашенного Гонория. Но смущение кентуриона длилось ровно секунду.
– Что?! – взревел он. – Кто, пес твой дедушка, Гонорий Плавт?! – Кентурион побагровел. – Это я, раздери вас всех Орк, Гонорий Плавт!
Акустический удар и содержащаяся в нем информация привели эдила в некоторое замешательство. Но он был тертый калач. И находился на своей территории.
– Это так? – спросил он у Парсия.
Тот кивнул с сокрушенным видом.
Эдил не стал предъявлять претензий к хозяину гостиницы. Он был практичный человек и при исполнении. Вместо этого он повернулся к вигилам и указал на Гонория:
– Арестуйте его!
Однако вигилы, которые без всякого смущения взяли под стражу фальшивого Плавта, в отношении Плавта настоящего проявили куда меньшую прыть. Да и сам Гонорий, похоже, не слишком серьезно отнесся к словам местного «полицмейстера».
– Да ну? – Кентурион скептически поднял бровь. – Арестовать меня? А ты шутник!
– Я – эдил Скаремия, – возразил римский «шериф». – И если я сказал: «Арестовать!» – значит, ты будешь арестован!
В конце концов, вигилов было шестеро, а преступник – один.
– А я – первый кентурион первой когорты Первого Фракийского легиона Гонорий Плавт Аптус! – рявкнул друг Черепанова. – И я выполняю личное поручение моего легата. А мой легат, ты, ослиное семя, сам командующий Гай Юлий Вер Максимин! А ты, паршивый эдил паршивого поселка, – как там он называется? – можешь болтать все, что взбредет в твою безмозглую голову! Но если ты еще раз протянешь свои холеные ручонки ко мне, к моему другу или еще к кому-нибудь из тех, кто по-настоящему охраняет честь Августа, я возьму тебя за твое морщинистое гузно и приволоку прямо к моему легату. И паршивым гражданам твоей паршивой деревеньки – как там она называется? – придется выбирать себе нового эдила! Это всех касается, если кто не понял!!! – заревел Плавт, и приставленные к Черепанову вигилы тут же отпрянули от Геннадия, как от прокаженного.
Красный, как помидор, эдил молча повернулся и пошел прочь. Вигилы так же молча последовали за ним. И отбыли.
– Цивильные крысы, – буркнул Плавт. – Скажи, какого хрена ты назвался моим именем, Череп?
– Ну… Я же не знал, что ты настолько грозен, – пробормотал Геннадий. – Я подумал: пока они будут разбираться со мной, ты успеешь исчезнуть.
– Я? Бежать от этих? – Кентурион расхохотался, но тут же посерьезнел, спустился со ступенек и крепко обнял Черепанова.
– Ты – друг, – сказал Гонорий. – Благодарю тебя!
От Плавта исходил запах пота, смешанный с благовониями и неистребимым «ароматом» чеснока.
Кентурион отстранился. И соизволил наконец заметить Парсия.
– Ну! – грозно произнес он. – А ты, воронья пожива, почему молчал?
– Это я ему велел! – быстро, раньше, чем гнев кентуриона успел разгореться, произнес Черепанов и заслужил благодарный взгляд.
– А-а-а… Ну ладно. Пошли внутрь, а то как-то мне прохладно.
– А ты не пробовал что-нибудь надеть? Для согревания? – поинтересовался Геннадий.
– Для согревания? Это верно! – Гонорий оживился. – Эй, Парсий! Горячего вина, живо! За твой счет – ты у меня в долгу!
в которой рассказывается о том, как командующий нубийской армией Максимин с помощью серебра «договорился» с местными налоговыми органами
– Я у тебя в долгу, почтенный Геннадий, – произнес Парсий. – Великолепный Плавт так же скор на расправу, как его еще более великолепный повелитель, грозный Максимин.