Книга Станислав Лем – свидетель катастрофы - Вадим Вадимович Волобуев

Из российских писателей science fiction мне ближе всех, пожалуй, Стругацкие, особенно их „Пикник на обочине“… Эта книга пробудила во мне своего рода ревность – как будто это я должен был ее написать. Им удалось найти абсолютно оригинальный подход к классической теме SF: посещение Земли инопланетянами. Это потрясающая книга, только ее финал кажется мне натянутым и искусственно оптимистическим»; «Не существует какой-то „хорошей войны“. Интервенция в Ираке казалась мне меньшим злом: нельзя недооценивать совершенно реальной угрозы ядерной войны, спровоцированной непредсказуемым диктатором-фанатиком. Американцы утверждали, что Саддам Хусейн обладает оружием массового поражения. Однако меня вовсе не восхищает концепция Pax Americana: нехорошо, если одно государство будет единолично решать, что хорошо и что плохо для мира. После падения коммунистического блока двухполюсный антагонизм сверхдержав распался на череду локальных конфликтов, которые гораздо труднее контролировать и гасить. Я не ностальгирую по холодной войне, но сегодня вовсе не чувствую себя в большей безопасности»; «Многие годы Польша жила в тени могущественного соседа, которым была Россия. Порой это соседство было тягостным и подавляющим. Сложно удивляться тому, что мы страдаем от своего рода российского комплекса. Потребуется немного времени и смена поколений, чтобы все вернулось в норму. Лично меня страшно раздражает антироссийская риторика президента Качиньского, однако я считаю, что большей части его высказываний не стоит воспринимать серьезно. Я многократно повторял, что непременным условием экономического развития и суверенитета Польши являются добрососедские отношения с Россией. Россия для нас ближе всего как в геополитическом, так и в культурном плане. Нет смысла обижаться друг на друга и ворошить прошлое, за что немалую долю ответственности несут экстремисты с обеих сторон. Поэтому я очень рад, что смог ответить на вопросы российских читателей». Любопытно, что здесь Лем опять, как и в старой беседе с Бересем, сообщил, будто переехал в Краков в 1946 году, хотя в других интервью указывал правильную дату[1390]. Отчего так? Мы не знаем.

9 февраля он продиктовал Земеку текст для «Тыгодника повшехного» «Голоса из сети»: «Я хотел заняться несчастьем, которое готовят для нас братья Качиньские. Крайне правые настроения, которые появились у нас в последнее время, мне решительно не нравятся, и вдруг, как палкой по голове, получаю пятьдесят два сообщения от российских интернет-пользователей, которых один из тамошних порталов пригласил задать мне вопросы»[1391]. Конечно, в этой заметке было немало тщеславия («Меня помнят!»), но немало и благодарности («Меня помнят!»). В тот же день Лем почувствовал себя плохо и в очередной раз отправился в больницу, откуда уже не вышел[1392]. 27 марта 2006 года его не стало. «Голоса из сети» стали последней его заметкой. Ею же завершается и последний сборник его публицистики – «Раса хищников».

Послесловие

Человек соткан из противоречий, и Лем – тому ярчайший пример. Чрезвычайно проницательный в области развития цивилизации, он был часто наивен и близорук в политике, идя на поводу у пропаганды и общественных настроений. Свободно путешествующий мыслью во времени и космическом пространстве, он был домоседом и с трудом выбирался даже в Варшаву. Начавший как энтузиаст технического прогресса, в старости он ненавидел компьютеры и интернет. Спортсмен, заядлый лыжник, бóльшую часть жизни он курил, а еще потреблял неумеренное количество спиртного и обожал сладости, что вкупе с сидячим образом жизни привело к хроническому простатиту и диабету, но не помешало дожить до 84 лет. Выросший на литературной классике, он стал корифеем фантастики, которую зачастую писал архаичным языком. Еврей, ставший одним из самых популярных польских писателей в истории, он никогда не приближался к такому статусу в глазах польской критики. Патриот, не слишком обожавший немцев и русских (но восторгавшийся Томасом Манном и Достоевским), он завоевал признание как раз в России и Германии, а в Польше жил словно в конспирации, скрывая свое происхождение. Наконец, всю жизнь холодно относившийся к религии, он сотрудничал с католической газетой, а его лучшим другом был католический писатель.

Пилот Пиркс, Ийон Тихий, Трурль и Клапауций – все эти герои, рожденные воображением Лема, стали одними из самых узнаваемых персонажей фантастической литературы. По модной нынче тенденции автору следовало бы, наверное, свести их где-нибудь вместе, но это было невозможно, ведь они жили в параллельных мирах: Пиркс – в научно-фантастическом, Ийон Тихий – в мире социальной фантастики, а Трурль и Клапауций – в гротеске. Каждый из них обеспечил польскому писателю место в истории, а уж в совокупности они сделали Лема едва ли не самым оригинальным и многогранным фантастом среди всех коллег по цеху. А ведь кроме приключений этих героев, Лем написал еще «Эдем», «Возвращение со звезд», «Насморк», «Фиаско», «Глас Господа», «Рукопись, найденную в ванне», «Солярис», «Больницу Преображения» и т. д., причем на основе двух последних книг сняты выдающиеся фильмы (хотя Лем этого и не признавал). А еще были монографии, одна из которых – «Сумма технологии» – знаменита не меньше его художественных вещей. А еще были «Мнимая величина» и «Абсолютная пустота» – литературные эксперименты, плотно набитые потрясающими идеями.

И всего этого могло не быть. Попадись Лем в одну из бесчисленных облав, которыми прочесывали оккупированный Львов, он сгинул бы в лагере смерти. Случайно ли, что одним из редких счастливцев, кому удалось спастись в том аду, оказался будущий всемирно известный фантаст? «У Бога нет ничего случайного», – сказал бы его сосед по Кракову Иоанн Павел II, сам едва выживший под оккупацией. «Бог и есть порождение случайностей», – ответил бы Лем.

Случайно ли, что два самых знаменитых поляка в XX веке жили в одном городе в одно и то же время? Их жизни – как отражение трагической истории Польши той эпохи: оба прошли через ужасы и отчаяние, оба превратились в фигуры глобального масштаба, вот только один нашел опору в вере, а другой – в светском гуманизме. Почти ровесники, с примерно схожим опытом (межвоенная Польша – Вторая мировая война – социалистическая Польша – Третья республика), со схожими этическими ориентирами, какие разные они сделали из этого выводы! Мир глазами поляка-католика сильно отличается от мира глазами поляка-атеиста еврейского происхождения, даже если эти люди обитают по соседству и наблюдают одни и те же события. Но это один и тот же мир, просто показанный с разных сторон, как те программы, что анализировали цивилизацию Энции в «Осмотре на месте».

Создавая эту книгу, я пытался донести до читателя все богатство переживаний польского интеллигента еврейского происхождения, попавшего в жернова истории. В силу специфики биографического жанра по большей части это был взгляд изнутри, не