Книга Пожиратель душ. Об ангелах, демонах и потусторонних кошмарах - Генри Каттнер

сейчас, ради всего святого, не отвлекайте!

Я ничего не сказал на это. Смотрел, как он – силуэт на фоне тусклого светового пятна – пересекает комнату. Аргайл расположился в дальнем углу, почти полностью закрылся от меня спинкой кресла. Он продолжал читать, и я буквально кожей чувствовал, как в комнате сгущается атмосфера. Время от времени шуршали листы. Я сидел в потемках, играл с помандером и подливал себе бренди из графинчика, который каждый раз приходилось искать ощупью. Сказать, что меня снедало нетерпение, – ничего не сказать. Ожидание затянулось на целую вечность. Нью-Йорк все еще пребывал в полном затемнении, когда я наконец услышал шарканье возвращающегося Аргайла. Он поставил лампу на стол и положил листки мне на колени.

– Дайте мне Золотое яблоко, – проговорил он таким сдавленным голосом, что я едва разобрал слова.

Я вгляделся в бледный овал его лица, в пятно, окаймленное мраком.

– Что там написано? – спросил я.

– Вы… лучше сами прочтите. – Он взял помандер. – Прочтете – и все поймете. Прощайте, Рассел. Прощайте…

– Эй! Аргайл, постойте! – выкрикнул я вдогонку силуэту, удаляющемуся в его угол.

Стих шорох шагов, скрипнуло кресло – Аргайл сел. А затем…

…встрепенулся воздух, словно кто-то стремительно пронесся мимо меня. Это произошло совершенно беззвучно, но я как-то понял, причем со всей определенностью: в комнате, где только что были двое, теперь остался один.

– Аргайл?.. – позвал я.

И не получил отклика.

Взяв лампу, я с ее жалкой помощью перешел в другой угол. Я не слышал, как скрипнуло кресло, когда поднимался Аргайл, но теперь оно пустовало. Не уловил я и шороха обуви, а потому был уверен, что человек не шагал по напольному ковру. И все же Аргайл покинул комнату. Не слух и не зрение убедили меня в том, что он ушел, а нечто иное. Нечто из области психики, если угодно. Был он здесь – и нет его. Будто свеча погасла.

Вместе с ним исчез помандер.

Я, как мог, обыскал квартиру. Бродил ощупью по коридору, звал. Но так и не обнаружил Аргайла. Возвратясь, нашел рукописные листки из Золотого яблока, они лежали на ковре. Рассыпались, когда я вскочил.

Я собрал их, действуя машинально, поскольку разум все еще пребывал в полном оцепенении. Наконец до меня дошло, что разгадка тайны – если она существует – содержится в этих записях. Я сел, направил на бумаги свет лампы и изо всех сил напряг глаза.

Я прочел текст, написанный рукой самого Джона Аргайла, в самом начале войны, когда на Лондон падали первые бомбы… И когда он ненароком столкнулся с магией шкатулки, которую разукрасил золотом и самоцветами безвестный художник, чьи кости уже давно истлели. Чувства, вызванные первым прикосновением к Золотому яблоку, меня не обманули. Да, в этой изящной антикварной вещице таилась магия, роковая волшба, отворяющая портал в забытую мечту.

И, прочитав, я понял, что случилось с Джоном Аргайлом однажды осенней ночью в его квартире поблизости от Кенсингтонского дворца.

Тогда война была совсем молода, немецкие бомбардировки, ужасные «блицы», еще не успели набрать силу, а Америка не спешила положить на чашу весов свой военный потенциал. Через Ла-Манш летели армады самолетов, чтобы поставить Англию на колени, но Королевские ВВС уже приняли вызов.

«Через год, – думал Джон Аргайл, – я стану достаточно взрослым, чтобы сесть в кабину истребителя».

Год – это, конечно, долго. За этот срок война может быть выиграна или проиграна.

Сидя у камина студеным вечером, он снова и снова вертел в руках помандер, наблюдая за разноцветными переливами его драгоценной отделки и вспоминая свой разговор с тем американцем, хранителем музея. Потайной замочек… Аргайл с надеждой водил пальцем по золотым нитям, нажимал тут и там. Драгоценные камни роняли отблески огня, почти гипнотизируя. Аргайл медленно крутил помандер перед глазами, наслаждаясь игрой сполохов и оттенков.

Золотое яблоко…

Золотые яблоки Идунн дарили богам Валгаллы вечную молодость. Магия. Возможно, в шкатулке хранится нечто ценное, пришедшее из очень старых времен. Вот бы удалось справиться с замком… Его пальцы давили на камни, скользили по золотым бороздкам.

И вдруг он почувствовал, как что-то сдвинулось!

Беззвучно, даже не скрипнув петелькой, помандер раскрылся в человеческих ладонях. И потекли наружу древние чары, как сумеречный лондонский туман…

Аргайл смотрел в сияющую полость, где двигались отражения, такие завораживающе яркие, что все вокруг помандера вновь погрузилось в черную мглу. Эти крошечные фигурки были искажены внутренней кривизной шкатулки. Аргайл не оглядывался в поисках предметов, создававших отражения, – знал, что нет в комнате ничего, окрашенного в подобные цвета. Все кругом уже утратило свою вещественность, остались лишь эти живые блестки…

Нематериальна была даже земля под ногами. Она ерзала и качалась, когда по ней шел Аргайл. Тот делал длинные скользящие шаги, как в бреду преодолевая зыбкие ярды поверхности, а все вокруг тряслось и смещалось. Воздух обернулся серым дымом, который тоже колыхался – длинными медлительными лентами. Только блестящее зеркало помандера уверенно удерживало в себе образы, и вскоре Аргайлу показалось, что эти подвижные искривленные силуэтики начинают обретать форму…

Должно быть, он долго шагал в сумерках, оступаясь и спотыкаясь, и земля шаталась под ногами, и помандер сиял впереди, как Святой Грааль. Но вдруг Аргайл увидел в нем зеленый бархат луга, и желтое солнце лило свой свет на деревья и на стены маленького горделивого замка, чьи знамена трепетали на ветру. Замок был еще смутен, расплывчат, но его очертания быстро обретали четкость…

Последний длинный шаг – и ступня опустилась на твердую землю. Солнечный свет лег на Аргайла, как теплое одеяло, и все вокруг – все, что еще миг назад было лишь отражениями в помандере, – сделалось реальным. Бархатный луг, усыпанный плоскими звездами цветков, замок с вьющимися стягами, густой лес за ним. И по цветущему лугу кто-то шел к Аргайлу – шел, разбрасывая вокруг блики солнца.

Аргайл нисколько не удивился. С первого же мгновения происходящее не казалось ему странным или нереальным, вовсе нет. Да, наверное, и не могло показаться таким. Он даже не спросил себя: а может, это сон? Знал: не сон. Все взаправду. Он наполнил легкие сладким от травы и цветов, согретым солнцем воздухом и окинул взором этот знакомый – абсолютно вопреки здравому смыслу – крошечный мир.

Возможно, то обстоятельство, что Аргайл уже многократно видел все это раньше, помогло ему быстро убедиться в реальности происходящего.

Ибо это был мир инкунабул, старинных гобеленов и церковных фресок, тех застывших в вечности сцен, которых он навидался на своем веку, – картин, с великим тщанием созданных не слишком искусными, но влюбленными