Книга Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев

Наступали новые времена. Войтыла явственно чувствовал это. «Поляки сознают, что наследие, именуемое Польшей, требует разрыва с недоброй традицией последних десятилетий, — заявил он 24 декабря 1988 года, обращаясь к польской диаспоре Рима. — Это время, лишив общество субъектности и суверенитета, принесло нам огромный вред. Не только экономический, но и моральный Польша не может быть собственностью привилегированной группы. Она должна быть собственностью всех»[988].

Однако скорость «разрыва» застала врасплох даже римского папу, который вообще смотрел на перспективы свержения коммунизма куда более оптимистично, чем его земляки. Первого февраля 1989 года в письме Глемпу он сообщал, что намерен прислать своего представителя для участия в переговорах с государством насчет правового положения церкви в Польше. Но открывшиеся спустя пять дней в Бельведере заседания круглого стола пошли так лихо, что вопрос отпал сам собой[989].

Переговоры длились с 6 февраля по 5 апреля 1989 года. Все понимали серьезность момента, но вряд ли представляли себе истинный масштаб события. Александр Халль, один из вожаков оппозиционной молодежи Гданьска, много позже вспоминал: «За два месяца круглого стола я не встречал никого с нашей стороны, кто верил бы в скорый переход власти к Солидарности. Мы не предвидели динамики процесса. Нашей целью являлась лишь оппозиционная деятельность на более выгодных условиях, чем раньше»[990].

Затевая игру с оппозицией, Ярузельский хотел всего лишь встроить ее часть в существующую систему — не более. Но вышло так, что оппозиция, сама того не ожидая, отстранила его и всю номенклатуру от власти. Войдя в бельведерские покои лидерами протеста или малоизвестными функционерами, обратно эти люди вышли уважаемыми политиками, вершителями судеб страны. Шутка ли, в заседаниях участвовали три будущих президента, пять премьеров, четыре вице-премьера, шесть позднейших председателей и заместителей председателя парламента, более 75 будущих министров и замминистров, около сотни депутатов, а также несколько позднейших председателей Верховного суда. Здесь-то и выковалась элита новой Польши, хотя сама она об этом еще не подозревала.

Независимый профсоюз (все еще формально распущенный!) представляли двадцать шесть человек, в том числе «знаковцы» Мазовецкий, Стомма, Турович и Велёвейский, бывшие коммунисты Геремек, Куронь и Михник, лидер «Солидарности» с варшавского тракторного Збигнев Буяк, а еще, например, глава Союза польских журналистов Стефан Братковский, с которым в 1956 году вел беседы Войтыла на предмет его революционной активности.

Со стороны партии и правительства тоже сидело несколько примечательных личностей: например, бывшие аковцы Владислав Сила-Новицкий и Александр Гейштор, жертвы сталинских репрессий, которые теперь по разным причинам защищали политику Ярузельского; были здесь и чиновники последнего коммунистического призыва Лешек Миллер и Александр Квасьневский, которым вскоре предстоит переформатировать ПОРП и ввести ее в новые, демократические, реалии. Первый секретарь ЦК от участия в переговорах устранился, предпочитая дирижировать из‐за кулис.

Своеобразным буфером между сторонами выступали три духовных лица, присутствовавшие в качестве наблюдателей: церковный куратор варшавского клуба католической интеллигенции епископ Бронислав Дембовский, глава Бюро прессы епископата ксендз Оршулик и лютеранский епископ Януш Нажиньский.

Иоанн Павел II не пытался вмешиваться в происходящее — боялся спугнуть удачу. Даже загадочная гибель двух ксендзов, тесно связанных с радикальной оппозицией (что произошло накануне открытия заседаний), не заставила его поднять голос. Лишь 19 апреля, после новой легализации «Солидарности», он не сдержался и во время генеральной аудиенции обратился по-польски с молитвой к Ясногурской Богоматери, поручая независимый профсоюз Ее заботам[991].

«Мы победили остатками сил», — признавался позже Валенса[992]. Уступки, вырванные у властей, были на первый взгляд не слишком существенны: восстанавливался Сенат как высшая палата польского парламента; на 4 июня назначались частично свободные выборы в нижнюю палату парламента — Сейм, 65% мест в котором изначально гарантировалось ПОРП и ее союзникам, а за остальные места оппозиция могла побороться с властью; возрождался пост президента, избираемого обеими палатами парламента на шесть лет; разрешалось регистрировать независимые от партии организации (прежде всего — саму «Солидарность»); оппозиция получала доступ к СМИ (специально под выборы была создана «Газета выборча» во главе с Михником, выходящая по сей день); расширялись компетенции Конституционного суда и уполномоченного по правам человека. Кроме того, было заключено джентльменское соглашение, что при любом раскладе президентом станет Ярузельский.

За это ли боролась оппозиция? У целого ряда видных диссидентов, не допущенных к участию в заседаниях, имелись на этот счет сомнения, а правительство в изгнании (да-да, оно еще существовало) выпустило коммюнике с осуждением договоренностей. Население тоже пребывало в скептицизме. Согласно апрельскому опросу 1989 года, 65,3% респондентов не верили, что круглый стол будет способствовать реальному влиянию масс на власти, а 44% совсем не считали, будто он явится преддверием слома системы[993].

Однако события нарастали лавинообразно. То, что казалось невозможным в начале 1989 года, превратилось в реальность к его концу. Яркий пример тому дала Чехословакия, где еще в январе 1989 года после разгона студенческих демонстраций лидер тамошних диссидентов Вацлав Гавел получил девять месяцев тюрьмы, а уже 29 декабря парламент избрал его президентом страны. Британский историк Тимоти Гартон-Аш выдал потом чеканную фразу, точно описывавшую скорость перемен: если в Польше они заняли десять лет, то в Венгрии — десять месяцев, в ГДР — десять недель, в Чехословакии — десять дней, а в Румынии — десять часов. Советский блок пал жертвой эффекта домино, запущенного поляками.

Войтыла держал руку на пульсе событий. После окончания переговоров он связался с председателем Сейма, затем принял у себя «штаб» оппозиции (Мазовецкого, Геремека, Михника и других). Интересовался перспективами «Солидарности». Михник позволил себе осторожный оптимизм: мол, если даже в СССР, где сторонники демократии не имеют ни политических структур, ни доступа к СМИ, народными депутатами выбрали таких людей, как Юрий Афанасьев, Андрей Сахаров и Анатолий Собчак, то в Польше и подавно должно получиться[994].