Книга Пляска смерти - Лорел Гамильтон

Она улыбнулась и потрепала меня по щеке:

– Когда ты исцелишься, могут воспрянуть твои звери, такчто я оставлю с тобой тех, кто сможет их принять, если надо будет.

– Не поняла.

– Но я думаю, начать надо с кого-нибудь, кого Райнаникогда не касалась. Понимаешь, я ее знала. Она всегда любила новые завоевания.

Я осторожно покачала головой:

– Не понимаю.

Рядом с ней появился Натэниел. Он для Райны не был новым:она его имела всеми способами, которыми женщина может иметь мужчину, инекоторые такие способы напрягали воображение почти до боли. Натэниел был гол,если не считать ошейника в аметистах и бриллиантах. Это был подарок от нас сЖан-Клодом, хотя, честно говоря, идея больше принадлежала Жан-Клоду, чем мне.Мне бы такое в голову не пришло.

– На тебе нет одежды.

Он улыбнулся:

– Мы же потом хотим вернуться.

– Потом – это когда?

Он посмотрел на Лилиан:

– Она все поняла, что тут говорилось?

– Не могу сказать.

Послышался голос сзади:

– Изнасилованиями я не занимаюсь.

И голос Джейсона ответил:

– Никто из нас такого не делает.

Лилиан наклонилась надо мной:

– Анита, Анита! Ты должна дать свое разрешение.

– На что именно? – Наконец-то четкий вопрос.

– Вызови мунина Райны, исцели себя и Реквиема.

– Реквиема?

– Райне понравится, что он новый, и что он сильноранен.

Я посмотрела Лилиан в лицо:

– Ты действительно ее знала.

Она кивнула:

– Лучше, чем мне бы хотелось. Я бы не просила тебя, новряд ли мы без тебя переживем эту ночь. Рафаэль ощутил одного мастера на балете– он умеет призывать крыс, Анита. Ты понимаешь, что это значит для нашегонарода?

– Да, – ответила я. – Если захватят Рафаэля,то завладеют всеми вами.

– Именно так.

– И это мы их сюда пригласили, – прошептала я.

За спиной Лилиан показалось голое плечо Реквиема:

– Мерлин, их танцмейстер, подчинял себе зрителей-людей,чтобы танцовщики появлялись и исчезали внезапно, но не пытался подчинять другихмастеров. До сегодняшнего вечера.

Я не была в этом так уверена, я уже знала ощущение от разумаМерлина. Если бы он их подчинял, а потом отпускал, они бы даже и знать незнали. Я попыталась вложить это в слова.

– Разум у него… достаточно мощный. Он мог их отпустить.Они бы не знали.

– Ты хочешь сказать, что он их подчинял, и что оннастолько силен, что они не помнят?

– Да.

Я увидела, как мелькнул у него на лице страх, сменившийсяполной непроницаемостью, как бывает только у старых вампиров.

– Может быть, но я не думаю, что в других городахпоявлялась Марми Нуар.

– Кто такая Марми Нуар? – спросила Лилиан.

– Наша темная мать, первая из нас. Это ее силадобавилась к силе Мерлина, и потому такое случилось. Это от ее силы расплавилсякрест Ричарда в ладони Аниты.

– Она здесь, с труппой?

– Нет, – сказала я. – Она лежит в комнате сокнами.

Для них это должно было прозвучать бессмыслицей, но они нестали выяснять. Приняли мою опоенную уверенность, что кошмар всех вампировсейчас физически находится не в Сент-Луисе. При моей подорванной лекарствомспособности сосредоточиться они поверили мне на слово. А не надо было бы. Нокроме Дорогой Мамочки, здесь были еще Огги и Сэмюэл, и жена Сэмюэла, черт еепобери, Теа. Если это мастера, которым Жан-Клод доверял, то что сделают с намиостальные? Нет, Жан-Клода сегодня одного оставлять нельзя. Добром не кончится.

– Выйди, док.

– Что?

– Чтобы тебя здесь не было, когда придет эта злобнаясука.

– Я уйду, и в машине останутся только те, от кого тыуже питалась, Анита. – Она оглянулась через плечо. – За однимисключением.

– Исключением?

– Иди, Лилиан, – сказал Джейсон. – Жан-Клоднервничает. Там еще что-то случилось. Ничего такого страшного, но что-то.

Лилиан скрылась с глаз, и Джейсон опустился рядом со мной наколени. Он был обнажен, как и Натэниел. И на нем был браслет, который Жан-Клодему подарил – волки, бегущие по золотому и платиновому ландшафту. Они выгляделитакими настоящими, что казалось, вот-вот побегут.

– Красивый, – сказала я.

Он усмехнулся:

– Ага, и браслет тоже.

И тут же лицо его стало серьезным. Я не могла почувствовать,что сейчас ощущает Жан-Клод: морфий, а до него панический страх закрыли метки.И мне сейчас не понравилось, что Джейсон так серьезен. Что там происходило смоими милыми, пока я тут препиралась?

– Давай снимем с тебя одежду, чтобы тебе было в чемвернуться назад.

Секунду назад я бы еще поспорила, но Джейсон был перепуган,а Жан-Клода я не чувствовала. И слишком я была не в себе, чтобы рисковатьоткрыть метки. Боялась сбить сосредоточенность Жан-Клода, потому что не могласосредоточиться сама, а тогда это будет катастрофа. Много случится плохого, ивсе по нашей вине. С вампирами в город прибыло много нехорошего, и теперьопасность грозила всем.

– Помоги мне снять корсет.

– Я уж думал, ты никогда не попросишь, –осклабился Джейсон своей обычной усмешкой, но я видела его глаза, и смеха в нихне было совсем.

Плохо, очень плохо. Что там делается, в театре?

«Держи меня, Жан-Клод», – подумала я.

Я его ощутила, как дуновение ветра по той двери, чтопоставила между нами. Дыхание силы несло сладкий запах его одеколона. И словаего будто заполнили автомобиль:

– Напитайся до того, как идти ко мне, ma petite. Ненапускай ardeur на публику.

И он исчез, закрылся плотно – прикрыл свою задницу. Но то,что он сказал, было разумно. Очень на меня похоже – вызвать мунина, исцелитьсяи не напитать ardeur, если удастся от этого увильнуть. А его короткое посланиеговорило, что я ему нужна там сытая и готовая к битве, а не голодная и опаснаядля зрителей.

Джейсон помог мне сесть, и Натэниел стал расшнуровыватькорсет. Это мое воспитание в маленьком городке Среднего Запада вызвало у менямысль, что нехорошо это – когда мой главный возлюбленный подталкивает менязаняться сексом с полным лимузином мужиков перед тем, как вернуться к нему? Унас тут где-то шныряет мать вампиров. И мастер вампиров, которому хватает силподчинить себе каждого мастера в этом городе. И не будем забывать белокуроготанцовщика, Адониса, который меня почти загипнотизировал взглядом. Мощная иопасная фигня творилась в нашем городе, а меня больше всего смущал секс? Какраз такой момент, когда мне приходится решать всерьез, действительно ли этоучасть хуже смерти.