Книга Наследие Дракона - Дебора А. Вольф

Помнил он и резкие, грубые слова человека, который был мужем его матери, его тяжелые взгляды, опасные, как летящие камни. Еще крошкой Джиан выучился ходить по дому тихо и осторожно, всегда готовый отскочить в сторону. Этот мужчина был коренастым и ростом ниже матери, у него было большое квадратное лицо и крупные зубы, и он повсюду оставлял скорлупки вареного арахиса. Джиан припоминал, как мать жаловалась на это. Из этих пустых, немного размякших скорлупок выходили отличные игрушечные кораблики.

Однажды ночью этот человек раскричался, начал требовать, чтобы Джиана отослали к монахам Байжу. Мальчик забрался под мягкое хлопковое одеяло, которое мать смастерила из собственных старых платьев, и уснул в соленом озере слез, которые скатывались к губам.

На следующее утро он проснулся от пения матери и запаха коричного хлеба. Мужчина исчез, а в их маленьком дворике обнаружилась пара привязанных к забору желтоглазых молочных коз с полосатыми мордами и мягкими ушами. Прошло много дней, прежде чем Джиан набрался храбрости, чтобы поинтересоваться у матери, уж не обменяла ли она собственного мужа на коз, а когда наконец решился, та хохотала до тех пор, пока на ее красивом круглом лице не появились слезы. Но на вопрос она так и не ответила.

Итак, они стали жить вдвоем. Правда, их жизнь не отличалась спокойствием – Тюнгпей была шумной, как море, она все время пела, словно набегающие на берег волны, или смеялась, будто ветер, или бранила сына, точно раздраженная морская птица, – однако между штормами в их семье царил мир.

Тюнгпей продала фамильную усадьбу в городе сыну торговца рыбой и выстроила элегантный дом на скалах у воды. Их новое жилище оказалось куда меньше, чем прежнее, но все равно было прекрасно. Стены были выложены плиткой, а пол выстелен полированным деревом. У Джиана была собственная комната с мягкой кроватью, напоминавшей врезанное в стену гнездо альбатроса, и с небольшой каменной печью, согревавшей его зимними ночами. Три входные арки из бамбука и драгоценного морского стекла вели во внутренний дворик, а высокие каменные стены, выкрашенные в красный цвет и охру, защищали от моря сад матери. Там росли манговые деревья и был небольшой каменный фонтан, в котором плавали, выпрашивая хлебные крошки, яркие рыбки. В хозяйстве держали черных кур, рыжих уток и, конечно, коз. К ним Джиан особенно привязался.

С раннего возраста он понимал, что, если не принимать в расчет регулярных выволочек, Тюнгпей мало походила на других матерей. Она была красивой женщиной с круглым, словно полная луна, лицом и длинными тонкими руками художницы, и гордилась тем, что всегда прекрасно одета. Даже самую простую одежду Тюнгпей украшала вышивкой, шелковыми лоскутами или вставкой из ярких тканей. Распускаясь, ее волосы, будто благоухающий пряными ароматами водопад, густой волной струились по спине, доходя до колен. При этом она никогда не пользовалась гримом, не говорила мягким и воздушным, точно песенка, тонким голоском и не ходила мелкими быстрыми шажками, подражая танцовщице уло. В своих шелковых одеждах Тюнгпей шла по жизни с таким видом, словно была готова в любую минуту ринуться в битву, и худо было бы тому, кто решился бы встать у нее на пути. Будучи единственной в Бижане ныряльщицей за жемчугом, Тюнгпей оказывала деревне великую честь и пользовалась благосклонностью императора. Ее непохожесть терпели так же, как и ее рожденного от деев сына, но простые жители Бижана изо всех сил старались держаться от обоих на приличном расстоянии.

В конце концов, дитя есть дитя, даже рожденное от чужеземца. Оно вызывало скорее удивление, чем страх. В день совершеннолетия все без исключения дети дейченов безвозвратно исчезали за великими стенами Запретного Города. Мальчика Джиана с его круглыми, как у морского котика, глазами и странными повадками можно было и не замечать, ведь, в конце концов, став взрослым, дейчен Джиан не сможет вернуться в деревню. После этого дня он больше никогда не пройдет мимо повозки торговца фруктами и огорода зеленщицы, не ступит снова на заросшую травой, выложенную из гальки тропинку, ведущую к материнскому дому. Никогда больше он не войдет в высокие красные ворота их маленького дворика и не увидит, как при его появлении материнское лицо озаряется улыбкой.

Кто-то начал барабанить в дверь: тук, тук, ТУК! Стучали по бамбуковой ширме.

Джиан подпрыгнул, очнувшись от воспоминаний.

– Я здесь! – крикнул он, не до конца понимая, как следует вести себя в этом новом окружении.

Когда Джиан отвернулся от окна, целая армия слуг прошествовала внутрь и, по-прежнему не обращая на него ни малейшего внимания, занялась приведением комнаты в порядок. Юношу раздражали слуги из дворцов поменьше. С головы до ног закутанные в серые шелка, с белыми от пудры лицами и длинными косами, сбегавшими по спине с геометрической точностью, лашаи, как они сами себя называли, были одинаково стройными и походили друг на друга, как серебристые стволы бамбука в давным-давно вымершем лесу. Джиан изредка бросал украдкой взгляды на слуг, но так и не смог понять, были ли они мужчинами, женщинами или представителями обоих полов. Юноше было бы интересно узнать, связывали ли лашаев родственные узы, но он опасался, что этот вопрос покажется им слишком грубым.

Они перебрали его пожитки так же тщательно, как прежде его мать, вытряхнули одежду и повесили ее ровными аккуратными рядами, очистили воздух дымящейся сажей и бросили по пригоршне соли в каждый из четырех углов комнаты. Все это время Джиан стоял на месте, сжимая и разжимая кулаки, и чувствовал себя так, как будто его личное пространство было нарушено, но при этом казался сам себе невидимкой.

За первой группой ворвалась вторая с ведрами горячей воды. На этот раз слуги наполнили большую медную ванну, раздели Джиана догола, заставили его залезть в воду и вымыли с такой тщательностью, с какой моют ребенка, перед тем как продать его на рынке рабов. В воду налили ароматного масла и начали энергично втирать его в волосы и кожу Джиана. Масло пахло лимоном и мятой, и от этого запаха у юноши щипало глаза. Но слуги не обращали на его покашливания и приглушенные ругательства ни малейшего внимания.

Вот тебе и почетный принц Запретного Города!

Джиан попытался отогнать тревожные мысли – о том, что его, начищенного до блеска белолицего парнишку, сейчас весело поведут на убой.

Вымыв Джиана, натерев его пряностями и замариновав в маслах, слуги вытащили его из остывающей воды и стали тереть грубыми льняными полотенцами – до тех пор, пока его кожа не заблестела, как полированная древесина. Лицо горело особенно сильно – его умудрились натереть в таких местах, которые, по мнению Джиана, и вовсе не были предназначены для мочалки. Одетые в серое слуги, орудуя деревянными гребнями, нанесли еще больше душистых масел на его волосы, а потом начесали их щеткой из кабаньей щетины, превратив в черный шелк, и связали на макушке в такой плотный узел, что Джиану с трудом удавалось моргать. Всю эту конструкцию закрепили желтым шарфом. Джиана нарядили в подготовленные его матерью шелка, на ноги обули золотые тапочки, мягкие, как кожа младенца, и совершенно не подходившие для задуманного им плана: выбраться в окно и убежать домой.