Книга Последняя из рода Болейн - Карен Харпер

Не обошли стороной эти перемены и Марию Буллен — ведь она жила в эти времена подъема и порыва в будущее. Оторванная от своей попавшей в опалу госпожи и покровительницы, молодой вдовствующей королевы Франции, она стала одной из трехсот дам и фрейлин, прислуживавших набожной, вечно беременной королеве Клод. Нынешней зимой Мария присутствовала на запоздалой коронации королевы, а затем радовалась вместе со всей Францией тому, что после двух любимых, но совершенно бесполезных с династической точки зрения дочерей королева родила наконец наследника престола. И сестра Марии, одиннадцатилетняя Анна, присоединилась к ней в качестве фрейлины при блестящем дворе Франциска, хотя Мария не могла понять, чем было вызвано столь долгое промедление — ведь отец обещал ей это целых три года назад!

— Ну скажи, Мария, — уже не раз жаловалась Анна, прибывшая в Амбуаз неделю назад, — отчего нам непременно нужно молиться в часовне или зубрить латинские тексты? Даже вышивать и то надо религиозные сюжеты!

Мария вздохнула, потому что Анна высказала вслух чувства, обуревавшие большинство тщательно оберегаемых demoiselles du honneur[37] Клод.

— Ее величество — женщина добрая и благочестивая, Энни, а мы находимся под ее опекой. Она не всегда будет отделять нас от другой половины двора. Просто нас слишком много, ей за всеми не уследить, но кого-нибудь из нас она скоро заметит и отличит. Вот посмотришь!

— Другая половина — это кавалеры du Roi[38] Франциска? Oui, ma Мари, но мне-то всего одиннадцать, вряд ли мне удастся повидать много beaute или gallantre. C҆est grande dommage[39].

Мария отложила вышивание на мраморный подоконник и восхищенно загляделась на прекрасную долину, окаймленную голубизной и зеленью лесов и покрытую полосками тщательно возделываемых виноградников.

Как раз сегодня, размышляла Мария, они с Энни замечательно вписываются в эту прелестную картину натуральных оттенков: на Анне было платье из золотистого атласа, в прорезях которого виднелась нежно-желтая, как нарцисс, парча внутренней юбки; сама же Мария была одета в платье из бледно-зеленого муара с расшитой серебряными нитями каймой низкого овального выреза корсажа, шнуровкой на талии, украшенной тонким кружевом, двойными рукавами с прорезями. Да, если сидеть спокойно, как сейчас, — разве золотой и желтый цвета не оттеняют искорки, пляшущие в карих глазах Энни, а ее собственный наряд нежно-зеленых оттенков разве не позволяет незаметно раствориться в этом пейзаже?

— Когда-нибудь, Энни, ты далеко пойдешь. Латынь у тебя великолепная, по-французски ты говоришь прекрасно, и уже сейчас ты такая умненькая и сообразительная. А посмотри на меня: мне четырнадцать лет, а я все еще фрейлина-англичанка, затворница, совсем одинокая, если не считать, что рядом ты, Энни!

— Пожалуйста, перестань называть меня так, Мари. Это звучит совсем по-детски, будто Симонетта все еще водит меня за ручку, не отпуская от себя. А мне теперь хочется освоиться в мире взрослых, да и отец говорит, что мой ум и обаяние когда-нибудь позволят мне подняться высоко.

Слова младшей сестры уязвили Марию, и она не сомневалась, что это отразилось на ее лице. Почему-то ей так и не удалось освоить искусство надевать на лицо маску пренебрежения, чтобы скрыть обиду или грусть. Ее голова на длинной точеной шее была обращена к окну, а увлажнившиеся глаза не отрывались от густой зелени долины Луары и окружающих ее невысоких холмов.

— Разумеется, Анна. Ведь отец никогда не ошибается. Как я и сказала, ты пойдешь далеко, будь то при дворе Франциска или нашего собственного короля, — в этом я ни капельки не сомневаюсь.

— Однако же, Мари, если б только я была похожа на тебя, а не была бы такой тощей, бледной и черноволосой, как ворон. Да еще, — тут она понизила свой детский голосок настолько, что ее стало едва слышно, и Марии пришлось наклониться к ней ближе, — если бы не эта нелепая рука.

Мария бросила взгляд на колени Анны, где та старательно прятала под только что начатым вышиванием не красившие ее пальцы: как и всегда, она скрывала крошечный обрубок шестого пальца, сросшегося с мизинцем левой руки.

— Да его никто не замечает, Энни… Анна. Ты отлично прикрываешь его суживающимся рукавом.

— Уж если кто-нибудь когда-нибудь станет смеяться надо мной, я уверена, что сразу же его — или ее — возненавижу и уж найду какой-нибудь способ заставить тоже страдать! — Она нахмурила тоненькие черные брови и прищурилась.

«У нее характер такой же несдержанный, как у Джорджа, ей обязательно надо научиться обуздывать себя, — грустно подумала Мария. — Отчего же мы не чувствуем себя такими близкими друг другу, как мне мечталось, когда она только приехала?» Вероятно, время, которое им предстояло провести здесь вместе, должно было помочь сблизиться.

— Мари, Анна! Нам разрешено отлучиться, прямо сейчас, если нам так хочется! Я была уверена, что нам удастся освободиться от службы после обеда, надо только терпеливо дожидаться. Я была убеждена в этом!

Эти добрые вести принесла рыжеволосая Жанна дю Лак, которой Мария безгранично восхищалась за яркую красоту и то внимание, какое оказывали ей многие придворные красавцы. Замечательная новость заключалась в том, что они свободны на ближайшие несколько часов и могут посмотреть на захватывающие турнирные схватки в парке, вместе с королем и его очаровательными друзьями.

Они не стали терять время на то, чтобы отнести вышивание в свои комнаты или подобрать подходящие головные уборы: час был поздний, праздник уже наверняка начался. Мария снова увидит Франциска, короля Франциска, о котором втайне грезила три года, с той минуты, когда его колдовские глаза на миг задержались на ней и он назвал ее юной Венерой. Каким он был чудесным, каким далеким! И какое счастье выпало тем, кто окружает его!

— Сейчас, Анна, ты увидишь всех тех великих людей, о которых мы тебе рассказывали, увидишь великолепие двора, — задыхаясь, пообещала Мария, и они поспешно сбежали по огромной витой лестнице из порфира, быстро миновав длинную галерею, которая связывала замок с регулярными садами. Франциск приказал расчистить обширное пространство для рыцарских поединков, и в теплые месяцы оттуда часто доносились призывный звук фанфар и приветственные крики зрителей.

— Oui, ты увидишь другую половину двора, ту, которую любой француз с горячей кровью предпочтет затененному мирку благочестивой королевы Клод, — вставила свое слово Жанна, когда они замедлили шаг, сознавая, что оказались теперь на виду, хотя залитые солнцем регулярные сады казались безлюдными. Безлюдными, если не считать седовласого и бородатого мастера-итальянца, которому теперь покровительствовал Франциск. Он сидел в профиль к девушкам, положив на колени блокнот для зарисовок, и задумчиво глядел на что-то вдалеке.