Книга Последний кайзер. Вильгельм Неистовый - Джайлз Макдоно

Она любила короткие рубленые фразы типа «Любой из стилей хорош, главное их не мешать» или «Политику могут делать те, кто повидал мир», она часто себе противоречила. Так же говорил и вел себя Вильгельм. Известны слова ее брата Берти — будущего короля Англии: «Когда Викки в Германии, она хвалит все английское, когда она у нас, то для нее нет места лучше, чем Берлин». Сын так до конца и не определился в своей оценке достоинств и недостатков матери. Обычно, вспоминая о матери, он сохранял тон вежливого почтения, порой явно деланного, часто повторял: «мать — уникальная женщина», «великая императрица». Только однажды, в старости, в одном из интервью он неожиданно сказал о матери много горьких слов.

Вильгельм всегда жаловался, что мать проявляла чрезмерную жесткость в отношении троих своих старших детей. Нельзя сказать, что она не любила их — просто ее подход к их образованию отличался от того, что был характерен для ее отца, принца-консорта Альберта. Тот относился к детям как к равным, Викки держала их на расстоянии, по крайней мере Вильгельма, Генриха и старшую дочь. В вопросах воспитания она была солидарна с Хинцпетером — поощрения и похвалы надо свести до минимума. Все изменилось с рождением Сигизмунда и Вальдемара, а также трех младших дочерей. Отныне она «нашла дорогу в детскую комнату». Судьба оказалась к ней жестока — младшие сыновья, на которых она излила всю полноту материнской любви, умерли в младенчестве. Настоящего материнского счастья она так и не познала в своей жизни.

Вильгельм обычно считал, что от отца он унаследовал добродетели прусско-германской военной традиции, а от матери культурные запросы и склонности. Она действительно проявляла интерес к коллекционированию живописи, добилась от мужа организации музея кайзера Фридриха (ныне музей Боде). Она неплохо рисовала; ее стиль слегка напоминал картины Винтерхальтера — художника, популярного при дворе ее родителей. Вильгельм оставил прочувствованные описания того, как мать работала за мольбертом. Ее просторная мастерская располагалась на первом этаже дворца Кронпринцен, на углу Унтер-ден-Линден и Обервалльгассе, напротив «Нойе Вахе» (новая сторожка) Шинкеля. Пока она писала картины, Вильгельм читал ей английские повести: «Мама не признавала никакие другие языки». Книги хранились на стеллажах в коридоре, соединявшем дворец с другим — Принцессинен-палас (буквально — Дворец принцесс). Любимым чтением был «Фрэнк Фарли» Ф.Э. Смедли, в книге рассказывалось о нравах, царивших в привилегированной частной школе: ведра с водой, опрокидывавшиеся на входящего в комнату, спрятанные штаны и тому подобные розыгрыши.

В ее окружении было немало интеллектуалов: врач и естествоиспытатель Вирхов, открывший живую клетку, физик и математик Гельмгольц, историки Геффкен, Трейчке и Ранке, философ Целлер, писатель Густав Фрейтаг, археолог Курциус, у которого Фриц учился в Бонне. Все собирались в салоне ее подруги Мими фон Шлайниц на Вильгельмштрассе, 73, в своего рода оазисе свободомыслия и либерализма. Позже именно Курциус пробудил в Вильгельме любовь к классической археологии. Ученый был крайне рассеян — как-то Вильгельм, субалтерн-офицер, встретил его на улице и раскланялся. Тот его не узнал. Вместо того чтобы почтительно ответить на приветствие наследника престола, он промолвил: «Дорогой лейтенант, чем я обязан? Ради Бога, как Вас зовут?»

VI

В десять лет Вильгельм был зачислен на военную службу. Ему пришлось пройти то, что ныне называется «курсом молодого бойца», причем без всяких скидок на его статус наследника престола. Он вспоминал:

«Как и всякий рядовой солдат, я должен был встать рано утром, когда еще было совсем темно, и бежать в „длинное стойло“ так называлось помещение в казарме, где солдаты Первого пехотного полка занимались строевой подготовкой и приемами владения оружием. Сейчас над этим можно посмеяться, но в то время это считалось хорошим средством научить людей порядку. У меня до сих пор перед глазами стоит сержант с толстым блокнотом, торчащим из-под отворота шинели. Он выкликал мое имя, я выходил из строя, и он все проверял — не попал ли мел с набеленного ремня на голубой мундир, не измазал ли я красные шевроны маслянистым составом, которым начищались пуговицы для блеска. До сих пор помню запах этого состава — „Амор-Помаде“ назывался. На голове должно было носить металлическую каску, но для меня подходящей не нашлось — все были велики, пришлось делать на заказ… Традиция Потсдама требовала, чтобы в армии принцам не оказывалось никаких поблажек. Как и любой другой гренадер, я должен был стоять навытяжку на плацу в Борнштедте и вместе со всеми брать приступом Ангерманов сарай».

Затем пришел великий день. Вильгельму ровно десять лет, и ему в присутствии отца и деда вручают комплект офицерской формы Первого гвардейского пехотного полка («первый во всем христианском воинстве») и орден Черного орла, прусский эквивалент британского ордена Подвязки. Вручение ордена проходило в соответствии со строгим церемониалом: сам король взял его с золотого подноса, передал кронпринцу, а тот сыну. Новоиспеченный воин должен был быстро переодеться и доложиться его величеству. Отец со всей серьезностью поздравил Вильгельма с присвоением первого офицерского чина в прусской армии. «Торжественность церемонии произвела на меня глубокое впечатление, — вспоминал Вильгельм. Это было вроде посвящения в рыцари». Викки, увидев сына в форме, поморщилась: «Как мартышка у шарманщика».

Роль гвардейского офицера десятилетнему ребенку исполнять было непросто. Принять стойку «смирно» он, конечно, мог, но идти в ногу со строем было трудно: приходилось бежать, подпрыгивая. 2 мая 1869 года Вильгельм впервые принял участие в параде. Колонна прошла церемониальным маршем от Люстгартена до Гарнизонной церкви. Принимал парад сам король. Как вспоминал Вильгельм, «сердце билось чаще, когда я ловил его взор… Это был незабываемый день». В том же году — еще два парада, в Берлине и Штаргарде. Свои впечатления он изложил в письме к бабушке Виктории: «Я маршировал мимо короля. Он сказал, что я хорошо маршировал, а мама сказала, что плохо». Никаких комплиментов он не дождался и от Хинцпетера. Возможно, Викки не одобряла весь этот маскарад, лишавший ее малыша обычных детских радостей. Сам Вильгельм признавал, что «с получением лейтенантского звания детство окончилось. Мне пришлось отказаться от посещений рождественских ярмарок, задвинуть подальше моих оловянных солдатиков и перестать ходить на детские утренники в цирк Ренца».

Из развлечений оставались путешествия по германским землям. В 1867 году они вместе с Хинцпетером посетили Шварцвальд. Сохранилась фотография — Вильгельм в походном костюме, рядом его двоюродный брат, герцог Фридрих Баденский. Тогда Вильгельм впервые посетил родовой замок своего предка Гогенцоллерна, который в начале XV века оставил уютную Швабию, чтобы стать правителем необжитой и негостеприимной земли на северо-востоке Германии. Вильгельм наслаждался чудесным пейзажем: скалы, водопады, высокие сосны. Конечно, Хинцпетер остался верен себе и принципу «делу — время, потехе — час». Деловой элемент в поездке состоял в посещении фабрик по производству часов и сигарет.

Следующую весну Вильгельм провел вместе с родителями в резиденции Кобургов — Рейнхардсбрунне. Там он впервые увидел Дону Августу Викторию Шлезвиг-Гольштейнскую, девочку, которая впоследствии стала его женой. Ее семья еще со времени датской оккупации Шлезвига и Гольштейна нашла убежище в Готе. Молодая принцесса при этой первой встрече произвела на Вильгельма куда меньшее впечатление, чем зрелище металлургического завода и мастерских по производству стеклопосуды. «Языки яркого пламени и закопченные, полуголые фигуры рабочих — это было потрясающе», — вспоминал он. В стеклодувной мастерской им с Генрихом разрешили самостоятельно изготовить несколько образцов.