Книга Короли океана - Гюстав Эмар

– Признаюсь, подобная мысль действительно приходила мне в голову.

– Возможно, вы и сейчас так считаете. Ну что ж, доктор, вы заблуждались, вернее, заблуждаетесь. И мне больно сознавать, что вы так плохо меня знаете, хотя и присутствовали при моем рождении. Нет, я не убивал и не приказывал убить моих врагов. С их голов не упал ни один волос, даю вам честное благородное слово! Вы мне верите?

– Разумеется, верю. И признаюсь в этом с радостью. Тогда что же с ними сталось?

– А это уже моя тайна. Может, однажды вы ее узнаете от них самих, если они когда-нибудь объявятся, в чем я сомневаюсь. Вам же довольно будет знать, что они живы и я уже не властен над ними.

– Не стану больше настаивать на этом. И благодарю вас, дорогой Людовик.

Молодой человек поклонился.

– Ну а теперь давайте поговорим о том, что касается непосредственно меня, – о моей сестре!

– Как вы и просили, я переправил ее в замок Лабом. И каким-то чудесным образом никто, кроме вашей матушки, даже не заметил, что ее похитили. Когда же бедная Санция пришла в себя, то премного удивилась, увидев меня возле изголовья своей постели. Я объяснил ей в двух словах, зачем я здесь. Сделать это мне было несложно, благо за несколько дней до того она сама, как вам известно, вызвала меня из Парижа, к тому же мне и прежде приходилось частенько ее проведывать. Так вот, она ничего не помнила с той минуты, как ее похитили. Потом, однако, хоть и не без труда, мне все же удалось ее убедить, что она ошибается, что никогда не была беременна и что ей, стало быть, нечего опасаться последствий своей опрометчивости, а вернее, злодеяния ее соблазнителя. Мои заверения придали ей сил и во многом помогли дальнейшему ее выздоровлению. Так что отныне она уверена в правоте моих слов. А недели две назад госпожа де Лабом с дорогой нашей Санцией прибыли в Париж. На доверенные вами средства я приобрел для них особняк на этой же самой улице, в двух шагах отсюда. И наши дамы будут рады с вами повидаться, тем паче что ваше долгое отсутствие их тревожит, а Санция поминает вас всякий раз, когда я ее навещаю. Вы довольны, если я правильно понял ваше желание?

– У меня нет слов, дорогой доктор, – с волнением проговорил граф, – чтобы выразить вам мою признательность. Все, что вы сделали, меня не удивляет. Я и раньше знал – на вас можно положиться. Но могу ли я рассчитывать на ваше участие снова?

– В любое время, дорогой мой мальчик. Я сделаю для вас все, что в моих силах.

– Договорились, – кивнул граф с едва заметной улыбкой.

Последовала короткая пауза: оба собеседника задумались.

Тут граф извлек из кармана камзола пачку бумаг и, не выпуская ее из рук, продолжал:

– Дорогой доктор, то, что вы делали для меня до сих пор, ничто в сравнении с тем, чего я от вас еще жду.

– Объяснитесь!

– Простите, вы, я вижу, еще не просматривали свою почту.

– И то верно, я собирался этим заняться как раз, когда вы вошли.

– Надеюсь, я вам не помешал.

– О, не к спеху.

– В самом деле? Просмотрите хотя бы несколько писем.

– Зачем?

– Прошу вас!

Доктор воззрился на графа с недоумением. Тот улыбнулся и утвердительно кивнул. Врач, не переставая удивляться, принялся вскрывать почту.

Прошло несколько минут – и вдруг доктор резко вскинул голову.

– Что это значит? – воскликнул он.

– Что именно? – с безразличным видом спросил граф.

– Прочтите-ка вот это!

– В том нет надобности, доктор, я и так знаю, о чем речь. Это по моей просьбе адмирал граф де Шабан соблаговолил вам отписать.

– Вы что же, подали в отставку с должности капитана второго ранга?

– Да.

– Вы дрались на дуэли?

– Да, доктор, с шевалье де Куаньи.

– И…

– Меня убили, – все тем же чуть насмешливым тоном прервал его граф. – Да вы не тревожьтесь, дорогой доктор, это для всех остальных я мертв – для вас же, и только для вас, я по-прежнему живой.

– Но, бога ради, зачем?..

– Затем, – отвечал граф с некоторой горячностью, – что, будучи непреклонным с другими, я должен быть непреклонным и с собой. Таков закон – око за око. Осудив виновных, я осудил и себя. И теперь исчезаю, как и они. Быть может, – с чувством прибавил он, – Бог простит меня за суд над собой перед лицом той страшной кары, которую я себе уготовил.

– Друг мой, – дрожащим от волнения голосом вскричал доктор, – я восхищаюсь благородством вашей души, но заклинаю, подумайте о своей матушке и сестре!

– Я все обдумал, доктор. И все решил. Так что больше не уговаривайте меня – бесполезно.

– Жаль! – промолвил доктор, печально понурив голову.

– Возьмите эти бумаги, – продолжал меж тем граф. – Пора кончать с этим делом, старина, не то у меня сердце разорвется: еще час, и я либо рехнусь, либо свалюсь замертво к вашим ногам.

– Повинуюсь, – отвечал доктор, машинально беря бумаги, которые протянул ему граф, – и сделаю все, что вы потребуете, клянусь.

– Я знал это. Вот мое завещание. Оно помечено задним числом – прошлым годом и от начала до конца писано моею рукой. Я назначаю сестре опекуна и отписываю ей все мое состояние – с подробностями вы ознакомитесь; оно составляет, по моим подсчетам, около трех миллионов ливров – в земельных угодьях, кассовых ордерах и так далее. Я последний в моем роду и, стало быть, его глава. И передать все мои блага сестре не составит никакого труда. Так вы согласны выполнить это поручение в знак преданности?

– Да, согласен, друг мой. Но разве вы не повидаетесь с матушкой и сестрой?

– Перечитайте письмо адмирала де Шабана, дорогой доктор, – с горечью отвечал граф, – и обратите внимание на дату. Я умер семнадцатого мая, а сегодня у нас второе июня, и вот уже шестнадцать дней, как право на мое наследство вступило в силу. К тому же в интересах сестры я не должен видеться с нею, как это для меня ни прискорбно.

Тут снова появился слуга.

– Что вам угодно? – удивился доктор. – Разве я не говорил, меня ни для кого нет!

– Госпожа вдовствующая маркиза де Манфреди-Лабом и госпожа Санция де Манфреди-Лабом настаивают на свидании с вами, доктор Гено, – почтительно отвечал слуга.

Доктор и граф обменялись странными взглядами.

– Буду иметь честь принять этих дам через пять минут, – сказал доктор, едва выговаривая слова.

Слуга поклонился и вышел.

– Вот видите, доктор, – молвил граф, у которого лицо побелело как полотно, – им тоже стало известно о моей смерти. Боже! Боже мой! Ни за что на свете! О, какую же страшную кару наложил я на себя!

Он несколько раз провел рукой по лбу, вскочил и через несколько мгновений с дрожью в голосе произнес: