Книга Скифские империи. История кочевых государств Великой степи - Ф. Грэм

Христианская религия, по-видимому, проникла в Киев после похода Аскольда, который по возвращении из этого военного предприятия против Константинополя вместе со многими своими спутниками принял христианство; и Константин Багрянородный и другие греческие историки рассказывают, что при жизни этого князя император Василий Македонский и византийский патриарх святой Игнатий послали в Киев епископа, который многих обратил в христианскую веру, в основном благодаря чудесному спасению тома Евангелий, который остался не тронут пламенем после того, как неверующие бросили его в костер, и уже в 891 году[66] в перечне духовенства, подчиненного византийскому митрополиту, появляются русские прелаты. В правление Игоря упоминается киевская церковь Ильи-пророка, где варяги-христиане клялись соблюдать договор между русским князем и народом и константинопольскими послами, и якобы при нем были вырыты катакомбы и пещеры Киево-Печерской лавры[67].

В 879 году, на следующий год после смерти Рюрика, новгородский регент Олег собрал большое войско со всех многочисленных племен, населявших его владения, и в сопровождении малолетнего Игоря выступил на Смоленск, столицу кривичей – славянского племени, которое заложило его примерно в одно время с Новгородом. Победив и сметя все меньшие города и деревни между двумя княжескими городами, он покорил Смоленск и, погрузившись с войском на флотилию малых и ненадежных кораблей, которые вытребовал у новгородских купцов и приказал доставить по суше до берегов Днепра чуть севернее Смоленска, поплыл вниз по реке и прибыл к Киеву. Там, сойдя с корабля, он переоделся новгородским купцом, вошел в город, заявив, что прибыл с торговыми судами, и пришел один и пеший во дворец великого князя и уговорил того посетить с немногими придворными и слугами его корабли, чтобы посмотреть товары. Как только обманутый Аскольд пришел на берег, новгородцы попрыгали со своих ладей, схватили злосчастного князя и тут же его убили, и Олег, силой войдя в город во главе своего отряда, завладел всей провинцией и перенес свою столицу в Киев, так как Киев располагался ближе к Константинополю и отличался более благоприятным климатом и плодородной почвой, и к тому же его центральное положение давало большие преимущества по сравнению с прежней столицей. Олег силой или уговорами привлек на свою сторону множество славянских и литовских племен, которые прежде подчинялись хазарам, и приказал северянам и радимичам – двум кавказским народам – долее не выплачивать оговоренной дани хазарам, и киевлян со своим правлением примирил тем, что ослабил суровость законов и уменьшил подати. Несколько лет он правил в Киеве и, оставив за себя Игоря до возвращения, снарядил поход на Константинополь, и в 904 году отправился ко входу в Босфор, где греки, приготовившись оказать ему сопротивление, поставили прочную преграду из укреплений для обороны пролива; но Олег миновал их, перетащив корабли посуху, и прибыл к Константинополю, где повесил свой щит на врата в знак победы и вступил со своими воинами в столицу. Совершенно не ожидая нападения, греки, изумленные и встревоженные внезапностью, с которой вождь варваров преодолел грозное препятствие, возведенное ими для защиты от него же, пребывая в глубокой уверенности, что оно окажется непреодолимым для дикарей, незнакомых с греческим инженерным искусством, вступили с захватчиками в переговоры и сразу же заключили перемирие. Пока чужаки оставались в городе, император Лев задал русскому князю и его спутникам пир, на котором попытался отделаться от своих неприятных гостей, трусливо прибегнув к яду; но попытка не удалась, и византийскому монарху пришлось согласиться на позорный мир и выкупить город, чтобы спасти его от разорения. Условия договора обязали Льва выплатить определенную сумму всем Олеговым кораблям и освободить от сборов и пошлин русских купцов, торгующих в Греческой империи. Великий князь вернулся в Киев на судах, украшенных шелковыми парусами, и через несколько лет заключил с Константинополем новый договор, чтобы обезопасить жизнь и имущество русских торговцев, из которого следовало, что если русский умрет во владениях константинопольского императора, не оставив завещания, то его имущество должно быть передано его наследникам на Руси, а при наличии завещания – назначенным душеприказчикам; что если русский убьет грека или грек русского, то убийцу следует предать смерти на месте, где было совершено преступление; а если убийца сбежит, то его имущество должно быть передано ближайшему наследнику убитого при сохранении некоторого содержания для жены преступника. Также было оговорено, что за удар мечом или другим оружием с нарушителя взимается штраф в три меры золота; а если вора – грека или русского – застанут с поличным, то его позволяется предать смерти; но если его схватят позже, то надлежит возвратить имущество владельцу, а с преступника взыскать сумму втрое больше стоимости краденого.

Хотя Олег был всего лишь регентом, он лично управлял государством тридцать четыре года, и Игорь унаследовал отцовский трон лишь после смерти своего опекуна, которая произошла в 913 году от укуса ядовитой змеи, причем если верить Нестору, то змея заползла в череп любимого коня Олега, как и предсказывали вещуны за пять лет до того, что конь станет причиной смерти своего хозяина. Узнав, что конь, на которого с того рокового пророчества Олег больше не садился, умер, Олег пришел посмотреть на его труп и, поставив ногу на его череп, воскликнул: «Так вот конь, которого я боялся!» – как вдруг оттуда выползла змея и смертельно укусила его в ногу.

Игорь, которому в то время было тридцать восемь лет, провел большую часть царствования в усмирении беспорядков, возникавших то и дело в разных частях его владений. Он разгромил и отразил печенегов – татарский народ, обитавший к северу от Каспийского моря и отправившийся в наступление на Киев крупными силами; подчинил древлян, населявших территорию современной Волыни, последнее из славянских племен, которое перешло к оседлой жизни и к тому моменту лишь недавно поселившееся в городах и деревнях. Преодолевая упорное сопротивление в течение трех лет, он также подчинил себе уличей, племя, населявшее берега Днепра и боровшееся за свою независимость, и первые двадцать восемь лет правления провел практически в непрерывных войнах. Но когда великий князь сумел восстановить спокойствие в подчиненных землях, его дружинники стали настойчиво уговаривать его последовать примеру своего предшественника и возместить государству потери, понесенные им в этих междоусобных распрях, за счет богатств зажиточных греческих городов. Этот совет слишком совпал с собственным честолюбием и алчностью князя, чтобы он мог отвергнуть или проигнорировать его; и в 941 году Игорь снарядил флот для похода на Константинополь, вышел в Черное море, в то время когда морские силы империи были заняты войной с сарацинами, и, разорив провинции Понт, Пафлагонию и Вифинию, вошел в Босфор. Но греки, уже получившие представление о реальной силе и упорстве своего северного недруга, усиленно готовились к отражению этого внезапного набега и, погрузив на все оставшиеся у них корабли и галеры огромные запасы страшного греческого огня[68], который они всегда использовали в военных операциях и пламя которого не гасила даже вода, вылили его на воду во все стороны от своих кораблей и так затопили и уничтожили две трети из вражеских ладей. Многие тысячи русских, чтобы не сгореть заживо, попрыгали в море, где большинство погибло в волнах; другие попали в плен и были обезглавлены по приказу императора, а с остальными, когда они пытались выбраться на берег, бесчеловечно расправились фракийские крестьяне. Оставшиеся суда ускользнули на мелководье, Игорь вернулся с ними в Киев и к следующей весне, усилив свою мощь за счет союза со своими прежними врагами печенегами, подготовил еще один поход, которым надеялся возместить потери и отомстить врагам. Но греки, стремясь избежать бедствий нового русского набега и не желая подвергать себя риску поражения от рук свирепого и мстительного противника, предложили возобновить старый договор, заключенный между греческим императором и Олегом, и заплатить Игорю дань, которую его более успешный предшественник вытребовал на каждый свой корабль; и после некоторых колебаний русский князь согласился на эти условия[69]. «В этих морских военных действиях, – говорит Гиббон, – все невыгоды были на стороне греков, их дикий противник не знал пощады, его бедность не дозволяла рассчитывать на добычу, его недоступное отечество лишало победителя возможности отмщения, а вследствие самомнения или вследствие бессилия в империи установилось убеждение, что в сношениях с варварами нельзя ни приобрести славу, ни утратить ее. Сначала эти варвары предъявили неумеренное и неисполнимое требование трех фунтов золота на каждого солдата или матроса, русская молодежь хотела завоеваний и славы, но седовласые старцы старались внушить ей более умеренные желания. «Будьте довольны (говорили они) щедрыми предложениями Цезаря, разве не более выгодно приобрести без боя и золото, и серебро, и шелковые ткани, и все, что составляет предмет наших желаний? Разве мы уверены в победе? Разве мы можем заключить мирный договор морем? Мы не стоим на твердой земле, а плаваем над водной бездной, и над нашими головами висит смерть». Воспоминание об этих северных флотах, точно приплывавших из-за полярного круга, производило в императорской столице глубокое впечатление ужаса. Ее жители всех званий утверждали и верили, что на конной статуе, стоявшей в сквере Тавра, существовала тайная надпись с предсказанием, что в конце концов русские овладеют Константинополем».