Книга Агата Кристи - Екатерина Цимбаева

Зато она, к радости матери, проявила таланты в сфере, как нельзя лучше способствующей надеждам на замужество. В округе появилось семейство Хаксли, небезупречное в смысле происхождения, зато страстно увлеченное любительским театром. Музыкальные таланты и врожденный сильный голос Агаты Миллер навели их на мысль поставить оперу. Она удивила всех и даже себя свободой, с которой сразу же вышла на публику: «Помнится, я не испытывала на сцене ни малейшего страха. Не странно ли для особы столь застенчивой, которой порой стоило неимоверных усилий перешагнуть порог магазина? Которая, прежде чем появиться на большом приеме, буквально скрежетала зубами? Единственным, что совершенно не приводило меня в замешательство, было пение». Естественно, мать весьма одобряла любительские выступления дочери, позволявшие богатой торкийской публике из самых достойных соседей увидеть юную статную барышню в наиболее выигрышном свете. И хотя до поиска женихов было еще далеко, в таких случаях полезно пустить добрую славу впереди девушки.

3

Меньше чем через год после свадьбы у Мэдж родился сын Джек. Роды оказались крайне тяжелыми, пришлось пригласить сразу двух докторов, едва не чудом тем удалось спасти и мать, и дитя. Мэдж оправилась сравнительно быстро, но больше детей У нее не было. Зато Агата стала тетей и даже заменила на крестинах крестную мать, которая не смогла приехать. С тех пор Мэдж с ребенком проводили каждое лето в Эшфилде, к великой радости младшей сестры — наконец-то семья походила на прежнюю, открывались запертые в другое время комнаты, няня и служанка оживляли пустой дом, детский голосок разбивал унылую тишину. Высшим счастьем было слышать саму Мэдж: «Я рассчитывала, что она будет рассказывать мне разные интересные истории и внесет разнообразие в мою жизнь. Своего первого Шерлока Холмса — „Голубой карбункул“ — я услышала от Мэдж, и с тех пор одолевала ее просьбами рассказывать еще. Больше всего я любила „Голубой карбункул“, „Союз рыжих“ и „Пять апельсиновых зернышек“, хотя и все остальное тоже нравилось мне. Мэдж была великолепной рассказчицей».

Перед тем как выйти замуж, она начала, по примеру родителей, писать сама. Некоторые из ее рассказов были опубликованы в «Ярмарке тщеславия», почему-то под псевдонимом, хотя напечататься в этом журнале считалось большим литературным успехом, и отец страшно гордился старшей дочерью. Она написала серию рассказов, посвященных спорту: «Шестой мяч в молоко», «Мимо», «Касси играет в крокет» и др. Младшая сестра великодушно отметила в воспоминаниях эти опыты старшей: «Очень остроумные и увлекательные. Перечитав их лет двадцать тому назад, я подивилась, как же хорошо она писала. Интересно, продолжала бы она писать, если бы не вышла замуж? Совершенно очевидно, что из всех членов нашей семьи Мэдж была самой талантливой».

Несомненно, что умение строить диалоги было у сестер Миллер врожденным, полученным от одаренных родителей, но ссылка на замужество, будто бы помешавшее старшей развить талант, тут чистое лукавство. С конца XVIII столетия, со времен славы миссис Рэдклиф, мисс Фанни Берни (позднее французской графини) и мисс Марии Эджуорт, литературные занятия в Англии считались вполне подобающими для дам. И смешно думать, будто бы при наличии няни у Джека и необходимых слуг в богатом доме Уотсов Мэдж не имела времени для сочинительства. Вероятно, она не имела только одного — стимула. Ее воспитали как леди. А леди не должна действовать… даже если ее ребенок и сестра тонут у нее на глазах.

Однажды во время сильной зыби Агата с Джеком чуть не утонули, купаясь в бухте для леди. Старый грубый спасатель, которого Миллеры всю жизнь почитали бесполезным, вытащил их из воды со всей своей неделикатностью.

«Нагруженная нами лодка приплыла к берегу, и на пляж, весело смеясь, спустилась Мэдж со словами:

— Что вы там такое делали? Что за суматоха?

— Ваша сестра чуть не утонула, — сердито сказал старый джентльмен. — Держите вашего ребенка; а ее положим и посмотрим, не надо ли дать ей несколько тумаков.

Полагаю, они надавали мне тумаков, хотя не думаю, чтобы я полностью потеряла сознание.

— Не понимаю, откуда вы узнали, что она тонет. Почему она не закричала?

— Я следил за ней. Если человек тонет, он не может кричать, уже поздно.

С тех пор мы относились к „Морскому волку“ с глубоким уважением».

В зимнее время года общение с Мэдж не прерывалось — она часто приглашала маму и сестру к себе в Чешир на рождественские праздники, хотя жила в доме свекра, поскольку ее с мужем дом все еще не был достроен. Огромный и в меру безвкусный псевдоготический особняк в Эбни сулил Агате бесчисленные радости: он был раем для гурманов, с роскошным столом и никогда не запиравшейся кладовкой, набитой шоколадом, казавшимися невероятными после вынужденного воздержания в Эшфилде. Вдобавок в нем имелись доступные всем три рояля и орган (!), в саду был прорыт псевдоготический туннель, подходивший для игр в разбойников и привидения, и наконец, в нем жила Нэн Уотс. Девочки познакомились на свадьбе Джеймса и Мэдж, когда их обеих отправили подальше от праздновавших взрослых в классную комнату. Весьма быстро найдя общий язык, они великолепно провели там время, сломав пружины старого дивана и подружившись на всю жизнь. Их общей страстью были сливки, которые они поглощали в огромных количествах при всяком случае. В остальном Нэн была вполне современной особой: грубила матери, к тайной зависти Агаты, не стеснялась в манерах и выражениях, а позднее меняла мужей с быстротой и легкостью, недоступными викторианским леди.

Хотя бы раз в год обеих девочек брали в Манчестер смотреть пантомимы с песенками, иногда они посещали и настоящие театральные представления. Бабушка-тетушка в Илинге, поездки к которой оставались другим праздником гурманства и душевной теплоты, неизменно водила внучку чуть не каждую неделю на музыкальные комедии — в моду вошли оперетты. Их безмятежная веселость и озорной задор составляли столь разительный контраст с викторианской чинностью, что увлекали даже старых джентльменов, а уж музыкально одаренная девочка распевала ариетки во весь голос.

После такого сказочного мира Эшфилд удручал тишиной и безлюдностью. Гости, даже соседские сверстницы, сюда не заходили. Агата не рвалась душой в большой мир, находя отраду в беседах со своими «девочками». Она мысленно устраивала их судьбы, а своя ее пока не беспокоила. Она полюбила часами играть на рояле и петь. Зимой или промозглым туманным днем, каких хватало в Торки, нетопленая классная комната сама по себе служила испытанием. Девочка входила в нее, открывала рояль, дула на пальцы и играла без перерыва сколько хватало матери сил слушать снизу — в противном случае пальцы окоченели бы от холода. Горло, способное выдержать такое пение хоть раз, навеки застраховано от ларингитов и ангин!

Тихим времяпрепровождением стало изящное рукоделие. Инстинктивно ища приложение творческим силам, Агата занялась самым викторианским делом — вышиванием подушечек. Она копировала цветы с фарфоровых ваз и старалась переносить на атлас, достигнув высокого мастерства. Вот когда бабушка и мать полностью одобрили ее успехи! Вечерами они сидели с матерью перед единственным пылавшим камином: Агата вышивала, мать читала. На смену простеньким и слезливым повестям для девочек пришли, наконец, Вальтер Скотт и Диккенс, Теккерей и Дюма. Миссис Миллер читала отлично, пропуская скучные, по ее мнению, описания природы Скотта или жалостливые страницы Диккенса, временами внезапно засыпала, но вскоре просыпалась и читала с прежним жаром. Вкусы обеих полностью совпадали: Вальтер Скотт и Теккерей казались растянутыми и трудными, Диккенс — чересчур сентиментальным, а у Дюма дочери больше всего нравилась часть про замок Иф в «Графе Монте-Кристо». Как она сама заметила по другому поводу, «поразительно, как ничтожно мало мы меняемся в своих пристрастиях!».