Книга Серенада - Леон де Винтер

В 1991 году, в начале боснийской войны, сербы обстреливали город и его окрестности, меж тем как полные добрых надежд наблюдатели ООН дожидались результатов женевских переговоров. По-видимому, разрушительные последствия обстрелов за минувшие три года были устранены, не считая нескольких руин, возраст которых не поддавался определению.

— Это из-за войны? — выкрикнул Фред на безукоризненном немецком, когда проехали третьи развалины.

Ветер трепал наши волосы и одежду.

— Все, что разрушено, на совести сербов! — крикнул в ответ шофер.

Ему пришлось повысить голос, и я мог расслышать, что у него красивый тенор. Вероятно, по вечерам он пел в любительской опере главные партии в произведениях Пуччини.

— Вы журналисты?

— Да! — ответил я.

— Почему ты так сказал? — спросил Фред.

— А что я должен сказать? Что мы разыскиваем мою маму?

— Может, он отвозил ее в Сплит.

— Сейчас и об этом спрошу.

Шофер поинтересовался:

— Вы швейцарцы?

— Голландия!

В ответ он оживленно перечислил голландских футболистов, играющих в итальянских командах. Мы здесь впервые? Да, впервые. Он предложил себя в качестве гида на случай, если нам захочется осмотреть здешние места. Три недели назад он возил англичан в сербский район, который все считают опасным для жизни, а он проехал там даже с хорватскими номерами. По дурости забыл снять! А видели бы мы, как повели себя сербы, когда заметили, что он приехал из Сплита и умудрился миновать все заграждения и блокпосты! Они хлопали его по плечу и пили с ним шнапс! Некоторые журналисты предпочитают ездить только с ним. На прошлой неделе двое сами заехали в зону боевых действий и были убиты.

— Нужно знать, что делать, какой дорогой ехать и как себя вести. Сербы — параноики и могут пристрелить только за то, что ты не так посмотрел. Я не сорвиголова, но семью-то кормить надо.

— А туристов здесь нет? — спросил Фред.

— Нет. В гостиницах только беженцы. Им такси не по карману. Да и куда им ехать?

Фред нагнулся, чтобы заслонить горящую спичку от ветра, и закурил.

— А она того стоила? — спросил я шофера.

— Она?

Фред опередил меня с ответом:

— Независимость без гроша в кармане.

— Конечно, а как вы думаете?

— По мне, лучше уж деньги без независимости, чем наоборот, — сказал Фред зеркалу заднего вида.

— Послушайте-ка, что я вам скажу! — Шофер грозно наставил на нас указательный палец, от его дружелюбия и следа не осталось. — Я согласен не со всем, что делает президент Туджман, но мы жили здесь как узники в собственной стране.

— Чепуха, — возразил Фред, — все у вас было хорошо, но вы позволили политикам одурачить вас. Сами заварили кашу, сами и расхлебывайте, и нечего жаловаться!

— Вы здесь живете или я? — Шофер отчаянно размахивал правой рукой. Я следил за узкой дорогой. — Знаете, каково это, когда тебя останавливает полицейский? Каких это стоит нервов, потому что ты не знаешь, хорват он или серб? А если он окажется сербом, значит, будет играть с тобой, как кошка с мышью. Мы всегда жили рядом с сербами, но никогда их не любили!

— Во время Второй мировой войны вы убили сотни тысяч сербов. — Фред был неумолим, я не знал, как заставить его замолчать.

— Я родился в сорок шестом! — выкрикнул шофер, побагровев. Он попытался взять себя в руки и заговорил примирительным тоном: — Господи! Сначала вам нужно своими глазами увидеть, что происходит! Тогда вы поймете, что хотите жить вместе с ними ничуть не больше нашего! Они же как цыгане, у них другой менталитет. Мы — европейцы, а сербы — славяне.

— Цыгане, — повторил Фред, — тут бы надо поосторожнее. — Он опять посмотрел на меня в поисках поддержки. — Может, у них и еврейская кровь есть, у сербов?

— Я бы не удивился, — сказал шофер. — Ненадежный народ, врут почем зря, такой собирается жениться на твоей сестре и при первом удобном случае спокойно воткнет тебе нож в спину.

— Ты фашист! — гаркнул Фред прямо навстречу балканскому ветру.

— Я, наверно, вас не понял, — пробормотал шофер, ошарашенный лобовой атакой.

— Ничтожный фашист! — сказал Фред.

Теперь уже взорвался шофер:

— Я на выборах голосовал за социал-демократов! Мои дядья погибли в борьбе с усташами, так что я знаю, что натворил фашизм!

Он остановил машину на обочине, вдоль которой тянулись спелые нивы, и яростно обернулся к нам. Старый дизельный движок «мерседеса» тарахтел как пулемет.

— Вы меня оскорбили, и я этого не потерплю. Извинитесь! Или выходите из машины!

Фред рассмеялся:

— Извиняться? Пошел ты в задницу!

— Вон! Вон из машины!

— Успокойтесь! — Я попробовал угомонить их, не зная, кто больше виноват в этой ситуации. — Можно ведь разговаривать друг с другом, не ссорясь.

— Вон из машины! Кончилось мое терпение!

— Не хочешь — как хочешь, — сказал Фред, — у меня есть друзья, они наверняка за нами приедут. Позвоню Дражену Месичу, так он мигом будет здесь с машиной.

Шофер вдруг разом успокоился:

— Месич?

— Дражен Месич. Мой друг. Мы познакомились в Амстердаме, он там десять лет прожил, до того как приехал в Сплит.

Шофер пытался унять учащенное дыхание. Пыхтел с открытым ртом, в глазах злость, потом рывком повернулся к рулю и ожесточенно дал газ.

— Вот уж не знал, что у тебя здесь знакомые, — сказал я.

— Неожиданно пришло в голову. Я о нем напрочь забыл.

— А откуда ты знаешь Месича?

— Ну, то да се. Здесь и там.

Сохнувшее белье развевалось на балконах всех пятнадцати этажей гостиницы «Марьян», серой блочной коробки неподалеку от сплитского порта. Внутри, на стертых ступеньках лестничных маршей, играли дети. Полные мамаши с хозяйственными сумками сновали в сумрачных коридорах, пропахших кухней. Лампы не работали, плинтусы и стенные панели кое-где оторваны.

Повсюду в гостинице ютились семьи беженцев, этнические хорваты, которых мусульмане или сербы вытеснили из их деревень в Боснии. Предпоследнюю свободную комнату занял американский журналист, поэтому нам с Фредом пришлось поселиться вместе, в одном номере.

Фред принимал душ. Я никогда раньше не видел вблизи голых мужчин его возраста и старался не смотреть на его член, но Фред то и дело шастал из ванной к дорожной сумке на своей кровати, и мне волей-неволей пришлось-таки глядеть на седые волосы у него под животом и отвисшую мошонку. Для меня отнюдь не было секретом, что люди занимаются сексом до очень солидного возраста, но мысль о том, что Фред и моя мама посвящали себя чему-то подобному, сбивала меня с толку. Она была моей мамой, а не любовницей какого-то типа. И уж конечно, не этой штуковины.