Книга На что похоже счастье - Дженнифер Смит

На этот раз в ответ послышалось негромкое покашливание, и Элли поняла, что это не Квинн. Она поднялась с качелей, почувствовав, как внутри шевельнулся червячок тревоги. Хенли всегда был безопасным местом, как все маленькие городки, если не безопаснее, но с приходом лета что-то неуловимо менялось в воздухе, словно сами его молекулы смещались, чтобы дать место притоку чужаков. К тому же, будь это кто-то из ее друзей или соседей, они уже давным-давно подали бы голос, а не продолжали прятаться в темноте.

– Прости, я не хотел тебя напугать, – послышался низкий мужской голос, и на лужайке показался размытый силуэт. – Это… всего лишь я.

Он сделал несколько шагов в ее сторону и вдруг, точно человек, выходящий из воды, начал частями выступать из темноты: первыми проявились его глаза, потом рот, и лишь затем уже все прочие черты обрели четкость, сложившись в знакомое лицо Грэма Ларкина.

Пока он сыграл всего в двух фильмах – так долго ожидаемая поклонниками заключительная часть саги «Цилиндр» должна была выйти в прокат только в конце лета, – и хотя Элли не смотрела ни одного из них, ей приходилось видеть ток-шоу с его участием и репортажи с красных дорожек, и она помнила обычную гамму выражений его лица. В нем всегда была какая-то мрачная задумчивость, тщательно сдерживаемое нетерпение. Но сейчас, стоя на нижней ступени крыльца, он выглядел каким-то оробевшим, и его появление было таким невероятным, что от неожиданности она едва не расхохоталась.

Он ничего не говорил, лишь уголки губ чуть дрогнули. Потом поскреб затылок. На нем была рубашка в бело-голубую клетку; к кармашку на груди прицеплены солнце-защитные очки. И вообще, вид у него был на удивление неуверенный, у Элли даже закралось подозрение, что все это какая-то постановка, словно она непонятным образом попала в сцену из фильма.

– Прошу прощения, я…

– Я знаю, кто вы, – сказала она. – Где Квинн?

Он недоуменно посмотрел на нее, но уже через секунду в его глазах мелькнуло понимание.

– А-а, – отозвался он. – Она сказала мне, где ты живешь.

Элли склонила голову набок:

– Зачем? И если у вас что-то пошло не так, почему здесь вы, а не она?

– Вообще-то, произошла путаница, – произнес он, поднимаясь на верхнюю ступеньку.

От него пахло мятой и еще чем-то похожим на мыло. Что и говорить, его близость не могла не волновать. У него было такое лицо, как будто он ждал от нее вопроса, что́ он забыл у нее во дворе, но она молчала, прижимаясь спиной к сетке, затягивавшей дверной проем, и он, так и не дождавшись, кашлянул.

– На ней была твоя футболка.

Элли нахмурилась:

– Что?

– Сегодня днем, – пояснил он. – В кондитерской.

– Ясно, – сказала она, хотя ей было совершенно неясно, к чему он клонит.

– Ну вот, я и принял ее за тебя.

– С чего вдруг? – спросила она. – Вы же меня не знаете.

– Поэтому и подумал, что это можешь быть ты.

Элли в упор посмотрела на него, потом повернулась и принялась вглядываться в темноту у него за спиной.

– Вы что, снимаете какое-нибудь реалити-шоу? Это такой розыгрыш?

Грэм помотал головой:

– Нет, а почему ты так решила?

– Потому что я вообще ничего не понимаю, – сказала она. Позади нее из глубины дома показался пес – маленький бигль с висячими ушами – и, уткнувшись черным носом в сетку, завилял хвостом. Элли не обратила на него никакого внимания, ее взгляд был прикован к Грэму, который, казалось, тоже находился в ступоре; или он был по-настоящему хорошим актером, или пребывал точно в таком же замешательстве, как и она сама. – Это Квинн подбила вас на все это?

– Нет, – сказал он. Пес между тем уже начинал поскуливать. – Честное слово!

– Тогда что? – осведомилась она. – Что вам нужно?

Он слегка опешил, и Элли подумала, что, наверное, с ним нечасто разговаривают в таком тоне. Но у нее был длинный день, она устала, и внезапное появление на пороге кинозвезды казалось не выигрышем в лотерею, а скорее непонятной проблемой.

– Ты – Э. О’Нил, – сказал он.

Это был не вопрос, а утверждение, и Элли с подозрением поглядела на него:

– Разве это не за кинозвездами охотятся сумасшедшие поклонники?

Впервые за все время на его лице появилась улыбка.

– Ну да, наверное, тебе все это кажется полным бредом, – сказал он. – Я просто очень рад, что наконец с тобой познакомился.

Она фыркнула:

– По-моему, и эти слова тоже должна была произносить я.

Пес принялся скрести лапой сетку. Поскуливание грозило перерасти в полноценный вой, и Элли поняла, что еще немного – и мама придет выпустить его на улицу.

– Ч-ш-ш, – шикнула она, и он уселся перед дверью, внезапно затихнув.

Грэм вытянул шею, глядя на пса:

– Привет, Бублик!

Элли, которая уже тянулась открыть дверь, стремительно обернулась:

– Откуда вы знаете, как его зовут?

– Ты сама мне сказала, – ответил он, потом помолчал и продолжил небрежным тоном, как будто вскользь: – Кстати, отличное имя для бигля. Очень остроумно. Я в выборе имени для Уилбура проявил куда меньшую изобретательность.

Теперь сердце у нее колотилось как сумасшедшее, в голове крутились мысли одна другой безумней, но, когда она заговорила, ее слова прозвучали сдержанно.

– У вас есть собака по кличке Уилбур?

Грэм перехватил ее взгляд и покачал головой. Его лицо в тусклом свете фонаря оставалось бесстрастным, но из-под этой маски уже проглядывала зарождающаяся улыбка; его выдавали глаза.

– Не-а, нету, – сказал он, и голова у Элли пошла кругом.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла выдавить ни слова.

Грэм улыбнулся во весь рот, не сводя с нее глаз.

– Уилбуром, – произнес он негромко, – зовут моего поросенка.

Элли кивнула.

– Вашего… твоего поросенка, – пролепетала она, пытаясь осознать сказанное. Потом судорожно вздохнула и внимательно посмотрела на него. Это было все равно что сложить в уме два и два; ответ лежал на поверхности, и все равно она не могла в это поверить.

Это был он. Это с ним она переписывалась, с ним вела разговоры в ночи. С ним делилась всякой ерундой про школу, маму и все остальное. С ним практически неприкрыто кокетничала. Все это время она переписывалась с Грэмом Ларкином.

Это ему она рассказывала о стихах в рамках, о том, как иногда притворялась туристкой, пристраиваясь сзади к большим семьям с фотоаппаратами. Это ему она писала, как зимой училась жонглировать, когда в кондитерской не было покупателей. Это с ним обсуждала, какой шкафчик ей достался в школе, и жаловалась на придирки химика; ему рассказывала, почему любит зиму больше, чем лето, и как у нее ничего не вышло, когда она весной пыталась посадить во дворе цветы. Это ему признавалась, что терпеть не может свои веснушки и считает некрасивыми свои пальцы на ногах. Она даже раскрыла ему, что на самом деле не слишком любит омаров.