Книга Неизвестный Миль - Елена Миль

Все свое свободное время М.Л. проводил на работе, а придет ненадолго домой, прикорнет на сундучке в прихожей и опять на работу. Всего вместе с М.Л. над созданием первого вертолета Ми-1 работали 15–20 человек.

Его сотрудница Полина Ивановна Радченко, которая в то время была студенткой-дипломницей, рассказывала: «М.Л. радовался как ребенок успехам лаборатории и умел печалиться так, что кругом все плакали. Все переживали, когда мотоциклист сбил нашего товарища, любимца лаборатории Петрунина, а М.Л. организовал серьезное разбирательство этого происшествия.

М.Л. считал, что, кроме таланта, любви к своему делу, надо крепко работать локтями, чтобы добиться успеха и признания, иначе завистники и бюрократы погубят и тебя, и твое дело. На замечание, а как пробиться к признанию среди равных, но талантливо одаренных и преданных делу, отвечал: «Через честную борьбу, как в спорте. Пусть победит сильнейший!»

«Прогресс и усовершенствование обеспечивается в природе через труд, борьбу за существование. И в науке, и в искусстве идет борьба за истину и признание. Таков закон естественной жизни», — говорил он. Поэтому М. Л. легко прощал завистников и даже предателей. Он часто повторял: «Жизнь человеческая очень коротка, и возможности и способности человека не беспредельны. Поэтому надо выбрать одно любимое дело и посвятить ему всю жизнь!»

Чтобы выжить и создать свое конструкторское бюро, несомненно, надо было защищаться, и Миль М. Л. это делать умел. В 1943–1944 годах М.Л. ездил лично и перевез из Билимбая в ЦАГИ архив автожирного завода № 290 в лабораторию (вечером, чтобы никто не видел, примерно в 9 часов). Техник Ружин А. Д., М.Л. и я складывали папки из грузовика в смежную комнату Аболдуева М. С. (начальник Т-104). Аболдуев все время находился на рабочем месте и был предупрежден о том, чтобы не отдавать Камову архив. А позже оказалось, что за этим архивом несколько раз приезжал Камов Н. И., но так его ни разу и не увидел».

Я живу, чтобы работать

Были у Михаила Миля в бытность его работы в ЦАГИ и неприятные моменты. Так, Шишкин С. Н., бывший тогда начальником ЦАГИ, невзлюбил М.Л. за талант, рвение и предприимчивость, а позднее он перешел работать в Министерство авиационной промышленности и всячески препятствовал М. Л. Милю в создании собственного КБ, что было связано с его производственной ревностью.

П. И. Радченко вспоминала: «В конце 1945 — начале 1946 года М.Л. вместе с товарищами Мартыновым, Матвеевым и Сойманом ездили в Германию, привезли оттуда аэродинамическую трубу (сейчас это труба Т-107), много технической литературы и профессора фон Бока, который жил (пока монтировалась Т-107) в каморке вместе с В. И. Лаптевым и А. Г. Штерном. Делегация кроме этого привезла также из Германии несколько трофейных пианино с прекрасным звучанием. А пока Миль занимался обустройством привезенного оборудования, пианино распределили, и М.Л. ничего не досталось. Он очень огорчился из-за этого, так как у него росли три дочери и ему очень хотелось дать им музыкальное образование, но требовать к начальству не пошел. Я передала его просьбу секретарю партбюро Б. И. Миндрову, который решил этот вопрос. У кого-то в семье вообще не было детей, и он уступил трофейное пианино семье М.Л.

Я слышала игру М. Л. на этом пианино, «Рапсодию» и «Кампанеллу» Ф. Листа, «Лунную сонату» Л. Бетховена, но играл он редко, так как до полуночи проводил время на работе.

Частым посетителем М.Л. по вечерам был Рафаил Ильич Штернберг (д.т.н., лауреат Сталинской премии). Он аккомпанировал старшей дочери Тане, которая прилично пела (в памяти осталась песня «Плакучие ивы»), и учил музыке младших детей. Когда Рафаил Иванович прийти не мог из-за занятости на работе, то проживающая с ним в одной квартире секретарь начальника ЦАГИ Голубева Вера Марковна заходила в квартиру Миля и передавала извинения Рафаила Ильича и утешала П.Г., что ей не надо печь пирожки в благодарность за занятия. Пирожки у П.Г. получались отличные, с картошкой, с капустой, с творогом, с рисом.

Часто М. Л. приглашал меня, чтобы что-нибудь досчитать (примерно в 22 часа) и угостить тем, что осталось от ужина, а когда ничего не оставалось, то он ворчал на П.Г., что та все скормила Штернбергу. А сама П.Г. упревала МЛ., что он не занимается дочерьми и что она не может отпускать человека, который 2–3 часа занимается с ее детьми музыкой, голодным. И часто в разговоре со мной М.Л. казнил себя за то, что воспитание дочерей переложил на жену и что не умеет покупать для П.Г. модные наряды и косметику.

Помню такой эпизод из жизни лаборатории 5 ЦАГИ. В кабинете М.Л. шло ответственное совещание о том, как пробиться в Минавиапроме со своими предложениями новых вертолетов, которые главк по разным причинам отвергал и про которые Николай Григорьевич Русанович сочинил шутку: «Рожденный в ящик летать не может». И вдруг открывается дверь и разъяренный Борис Васильевич Богатырев (начальник группы прочности, который на работу ездил из Москвы) заявляет: «Миша, у тебя не работа, а бардак. Кто-то украл у мёня из внутреннего кармана бутерброд с красной икрой».

М.Л. отправил его к П.Г., которая угостила его так, что он вернулся в лабораторию очень довольным. Позже Захаров (председатель цехкома) выяснил по поручению М.Л., что похищение и уничтожение оного было коллективным в отместку за то, что Богатырев ел демонстративно бутерброды с красной икрой и еще благодарил при этом своего родственника, который работал егерем у Сталина.

Очень хорошо помню первое знакомство, с М.Л. В ЦАГИ я прибыла по путевке НКААП, принимала меня в отделе кадров Жевнерова Варвара Ивановна и направила в лабораторию № 1 к Сойману Семену Семеновичу, а тот пригласил Миля побеседовать со мной. После беседы М.Л. сказал: «Я беру ее в свою группу по устойчивости и управляемости самолетов».

М.Л. привел меня в свою комнату, где кроме меня уже работали трое. Затем М. Л. где-то раздобыл пыльный стол с ящиками и стул, поставил на место, сам сел за этот стол, проверил все ящики и попросил сесть, но я попросила тряпку, чтобы стереть пыль. Он где-то раздобыл мокрую тряпку, потом сразу же позвонил зам. начальника по общим вопросам Подкохе Александру Григорьевичу и потребовал найти для молодого специалиста логарифмическую линейку, ленинградскую непременно. Много аэродинамических расчетов сделала я на этой линейке.

Став начальником лаборатории № 5, М.Л. занимался научной работой до 14 часов, а затем принимал начальников бригад и секторов, читал деловую (секретную в большинстве случаев) почту до конца рабочего дня (до звонка). После звонка некоторые сотрудники (большинство) ставили чайники и работали часов до 19, а М.Л., Русанович Николай Григорьевич, Котиков Александр Константинович, Захаров Михаил Александрович, Кашин Анатолий, Ошибкин Евгений Иванович и другие часто засиживались за полночь.

М.Л. все возникающие у него производственные задумки спешил воплотить в дело и тут же увидеть результаты расчетов, например, М.Л. знал все кульманы и столы, всех инженеров и даже техников. Однажды зашел ко мне в общежитие в 9 часов вечера и попросил зайти в лабораторию (она находилось в 8 минутах от ЦАГИ), чтобы посмотреть результаты расчетов, которые он сам извлекал из рабочих столов техников Огневой Ани и Горячевой Вали. Много времени ушло на анализ результатов из-за отсутствие надписей и обозначений на графике. На следующее утро секретарь Миля Лебедева Валентина Васильевна поднялась на 5-й этаж и заявила, что начальник лаборатории требует «теплые» фамилии (Огневу и Гэрячеву) к нему в кабинет. Девочки, заметив отсутствие расчетов в столах, насупились, испугались, но возвратились очень довольные, т. к. М.Л. их похвалил за работу, но пожурил за то, что не выполняют его рекомендаций, высказанных на партактиве: прежде чем строить график, обязательно обозначить результаты построения, фамилию исполнителя и дату. Когда девочки заявили, что это же черновики, М.Л. ответил, что у нас нет времени на чистовики. Фамилии мне нужны, чтобы не разбираться в почерке, а даты мне нужны, чтобы знать, какую версию проекта мы рассчитывали.