Книга Магия моего мозга. Откровения "личного телепата Сталина" - Вольф Мессинг

Ну, я же не зря числюсь артистом…

Притворившись, будто ведро сильно ушибло меня, я упал на пол и застонал. Солдат расплылся в улыбке, наслаждаясь моими стонами. Психика его была проста, а душа — плоская, как блюдечко.

Все еще издавая стоны, я внушил ему, чтобы он вошел в камеру и отдал мне ключи. Немец подчинился.

Забрав ключи, я встал в углу и приказал немцу позвать сюда своих «камрадов».

«Сюда! Скорее! — заорал он во всю глотку. — Камера пуста! Заключенный бежал!»

Прибежало еще трое. По-прежнему стоя в углу, я внушил им, что они должны сесть на пол и ждать своего командира. Они и сели.

Прихрамывая, я покинул камеру, закрыл дверь, запер ее и ушел. Только выбравшись из подвала, я догадался, что нахожусь в здании ратуши. Видимо, здесь разместился немецкий штаб и гестапо.

Чтобы выйти на улицу, мне надо было преодолеть три поста охраны. Миновал благополучно — немцы просто не видели меня.

Не спеша, чтобы не привлекать к себе внимания, я двинулся прочь, по дороге завернув в разграбленный магазин готового платья.

Переодевшись в рабочее, более пригодное для долгого пути, я прокрался к нашему дому. Он был пуст.

Наверное, не меньше часа я просидел в кустах, пока не убедился, что засада меня не ждет, и пробрался в дом.

Внутри все было разгромлено — мебель повалена и расколочена, подушки выпотрошены, все перевернуто, растоптано, испоганено.

Обычный послед мародеров.

Мой тайничок, однако, оказался немцам не по зубам, до него они не добрались. Забрав бриллиантовую булавку для галстука, пару перстней, запонки и несколько золотых монет, я подкрепился тем, что не осквернили гитлеровцы, и пробрался к соседке.

Она рассказала, что видела, как немцы увозили отца. Он не мог идти, солдаты несли его, взяв за руки и ноги, и зашвырнули в машину. Мне очень хотелось найти отца, но я не представлял, где он мог быть, а рисковать, оставаясь в городе, где меня все знали, я не мог.

С тяжелым сердцем я покинул родной город. Интуиция повела меня на юг, вдоль реки[25]. Я шел всю ночь и до того устал, что под утро заснул в каком-то стогу. Не сказать, что выспался, но несколько часов отдыха взбодрили меня.

И я отправился дальше.

Перешел через реку, спрятался в роще. Переждал, пока мимо по дороге не проследует несколько танков и грузовики, битком набитые немцами — фашисты весело горланили свои варварские песни, подыгрывая себе на губных гармошках.

Петляя, кружа, порой срываясь на бег, я вышел к Гарволину[26]. Нанял подводу, доехал на ней до Лукова[27], дальше опять «ножками», как говорит младший сынок Берла.

Места, через которые я пробирался, пустынными не назовешь. Не слишком часто, но я сталкивался-таки с местными. Одни, как и я, спешили покинуть Польшу, другие оставались, надеясь ужиться с новой властью.

И тем, и другим я внушал, чтобы они меня забыли.

В Лукове я наткнулся на труп немолодого поляка, не застреленного, а убитого по-воровски, кистенем по голове. Карманы его были вывернуты, деньги исчезли, зато рядом валялись документы на имя Казимира Новака. С ними мне стало немного спокойнее. Я превратился в одного из нескольких миллионов поляков, затерялся в колоссальной толпе.

Я шел по следам немцев, словно догоняя арьергард вермахта. С одной стороны, это облегчало мое продвижение, потому что немцы еще не успели толком установить свои порядки, они больше занимались решением квартирьерских задач, а я пользовался недолгой неразберихой. С другой стороны, хватало патрулей, на мотоциклах раскатывала фельджандармерия, и любому «зольдату» могло прийти в голову проверить мои документы. В любую минуту я ждал резкого окрика: «Halt!»[28]

Спасали мои способности и мой мирный, не вызывающий никаких подозрений вид. Меня несколько раз обыскивали, не находили ничего опаснее прихваченного из дома складного ножика и отпускали. Помогало и то, что всем немцам, встречавшимся на моем пути, я сразу же начинал внушать: «Это мирный человек. Он не представляет никакой опасности. Пусть идет себе дальше».

Выбравшись на границу, я столкнулся с весьма сложной задачей: где найти лодку, чтобы переплыть через реку?[29]

В чем в чем, а в этом мои способности помочь не могли.

Ползком добравшись до берега, я увидел вдалеке постового, который внимательно осматривал реку и прибрежные заросли в бинокль. Рядом, скрытый за мешками с песком, выглядывал дырчатый ствол пулемета.

Как внушить дозорному, чтобы он отвернулся и не смотрел на реку хотя бы минут пятнадцать? Он находился слишком далеко от меня, да и толку от внушения, когда тут этих постов десятки.

Всем глаза не отведешь.

Лишь к вечеру мне удалось найти лодочника, согласившегося переправить меня на тот берег.

Накануне немцы расстреляли две лодки, и мой проводник не хотел, чтобы его посудина стала третьей в списке. Из осторожности мы отправились в путь перед самым рассветом.

«Это лучшее время, — сказал лодочник. — Всех клонит в сон».

Его расчет был верным. Мы бесшумно переплыли реку и причалили к советскому берегу. Я не успел сделать и двадцати шагов по земле моей новой родины, как услышал грозный окрик: «Стоять!»

С огромной радостью — спасен! спасен! спасен! — я поднял вверх руки и громко сказал фразу, которой научил меня один аптекарь в Ольшыне[30]: «Не стреляйте, товарищи, я свой!»

О, как же мне было приятно услышать русское «Стоять!» вместо немецкого «Хальт!». Только тот, кто испытал все превратности войны, в состоянии понять глубину моей радости.

Так началась моя жизнь на второй родине — в Советском Союзе…»

Документ 16

Из интервью В. Мессинга корреспонденту газеты «Южная правда» (г. Николаев)[31]: