Книга Харун Ар-Рашид и времена "Тысячи и одной ночи" - Андре Кло

Надимы собирались несколько раз в неделю по вечерам, зимой во дворце, в остальное время — в садах. Они носили особую одежду: дураа поверх рубахи и тюрбан из шелковой ткани, затканной или вышитой золотом. Сев перед халифом, по четыре или пять человек с каждой стороны, они отвечали на его вопросы, рассказывали истории, декламировали стихи и пили вино: «Когда товарищи ночных бдений и рассказчики царя приходят к нему, никто не должен разжимать губ первым или перебивать, чтобы возразить ему, даже если речь идет о вещах редких, о которых интересно рассказать. Только одно стремление должно быть у каждого — старательно слушать речи царя и уделять им все свое внимание… Говоря с царем, должно тщательно выбирать слова, не торопясь, не жестикулируя руками и не тряся головой, не съезжая со своего сиденья, не меняя положения тела и не направляя взгляда ни на кого другого, кроме царя»[33].

Из всех своих надимов Харун ар-Рашид более всего ценил Исхака, сына Ибрагима ал-Мавсили, также входившего в число его надим и прославленного музыканта. Помимо артистического таланта Исхак славился познаниями в истории, грамматике и поэзии. Однажды Харун сказал ему: «Если бы ты не был певцом, я бы сделал тебя судьей». Исхак неоднократно фигурирует в «Тысяче и одной ночи»: «У халифа Харуна ар-Рашида, наместника Господа трех миров и Эмира правоверных, среди его близких друзей и стольников был товарищ, с которым они вместе поднимали кубок, и любимый друг, чьи пальцы владели гармонией, руки были любимы лютней и чьему голосу завидовали соловьи. Это был музыкант, царь музыкантов и музыкальное диво своего времени, чудесный певец Исхак ал-Надим из Мосула. А халиф, любивший его великой любовью, отдал ему для жизни прекраснейший и превосходнейший из своих дворцов» (Ночь 926-я).

Не меньше радовали Харуна остроумные реплики поэта Абу-л-Атахии. Многие другие надимы, известные своими талантами, надолго или всего на несколько месяцев становились товарищами халифа в его ночных бдениях. Среди них был прославленный Абу Нувас, один из величайших арабских поэтов, Аббас ал-Ахнаф, Салм ал-Кашир, Мерван ибн Хафсан и другие поэты и музыканты.

Ибрагим, сводный брат Харуна[34], занимал особое место в окружении повелителя. Этого надима действительно ждала необычная судьба, поскольку впоследствии он и сам ненадолго занял халифский трон.

Ибрагим и Улайя, получившие очень глубокое образование, стали певцами и музыкантами, «такими, каких не бывало ни до, ни после проповеди ислама». Харун, который был значительно старше обоих, питал к ним самые нежные чувства. Назначив Ибрагима наместником Дамаска, он так тосковал в разлуке с ним, что отозвал его обратно в Багдад и ввел в круг своих ближайших друзей. Ему никогда не надоедало его слушать, но только наедине, поскольку было не принято, чтобы принц крови выступал перед кем-то кроме собственного семейства. Багдадская аристократия, как и все остальные слои общества, чрезвычайно увлекалась лирической поэзией[35]. Общественное мнение вставало на сторону того или иного поэта, подобно тому, как это происходило в Вене или малых столицах Италии в XIX в. Великие музыканты, вроде Исхака, стояли на одном уровне с самыми влиятельными лицами. Сам Харун, являвшийся подлинным меломаном, питал страсть к поэмам Абу Нуваса или Абу-л-Атахии в исполнении своего сводного брата, которому аккомпанировали певицы, гобоисты и лютнисты. Однажды, когда Ибрагим пришел к халифу, тот разрешил ему спеть поэму Ахваза перед небольшой группой своих ближайших друзей, которые его никогда не слышали. После выступления переполненный восхищением Харун приказал немедленно отсыпать Ибрагиму миллион дирхемов, и этот высокорослый и смуглый человек, своенравный и расточительный, наверное, промотал их в тот же самый день.

В транжирстве Ибрагим настолько превосходил Харуна ар-Рашида, который и сам не пользовался репутацией скупца, что однажды халиф даже разгневался. Ибрагим пригласил халифа и подал ему рыбу, нарезанную небольшими кусками. «Что это за рыба?» — спросил Харун. — «То, что ты принял за куски, это на самом деле только рыбьи языки». — «И сколько же их у тебя?» Хозяин дома ответил, что их более 150. «И во сколько же тебе все это обошлось?» — «По меньшей мере в 1000 дирхемов». Харун отказался от угощения и потребовал, чтобы Ибрагим отдал ему такую же сумму. Ибрагим подчинился. «Это серебро будет потрачено на милостыню, — сказал халиф и потребовал, чтобы Ибрагим дал еще 1000 дирхемов: — Это чтобы искупить твою расточительность, и не только эти суммы будут отданы бедным, но еще и тарелка, на которой была подана эта рыба»[36]. А она стоила более 300 дирхемов.

Завидуя таланту и успехам других артистов, Ибрагим, отличавшийся непомерным тщеславием, изгонял из своего ближайшего окружения певцов и музыкантов, которых слишком хвалили. В числе прочих настоящую ненависть у него вызывали Исхак и его отец. Став халифом, он, однако, не воспользовался своим кратковременным могуществом, чтобы расквитаться со своими соперниками на артистическом поприще. Не замарав рук пролитой кровью, этот яркий персонаж снова занял свое место во дворце, войдя в число надимов при сыне ар-Рашида Мамуне, который простил его за короткую узурпацию.

Совершенно иным человеком был Джафар Бармакид, самый близкий и самый любимый — странной любовью, как утверждали некоторые, правда, без доказательств, — друг праведного халифа. Ибрагим был огромного роста и не слишком пригожий, а Джафара отличали миниатюрность и красота, которую однажды воспел Ибрагим: «Когда описывают его красоту, пытаются сравнить ее с чистым золотом древнеегипетских монет, с жемчугом, который, скрываясь, в глубине своей раковины, доводит до отчаяния ловца; или же с золотом, которое золотильщик нанес на лист книги». Как говорят, услышав эти строки, Джафар пришел в восторг.

Являясь арбитром изящества, Джафар, всегда одетый с чрезвычайной изысканностью, был законодателем моды. Именно он ввел в употребление воротнички, чтобы спрятать свою собственную, несколько длинноватую шею. Его же рассказчики называют спутником Харуна в его ночных прогулках по Багдаду, когда халиф ощущал «стеснение в груди» — иначе говоря, скучал, — или когда он хотел «разузнать о деяниях наместников и вали, чтобы сместить тех из них, на которых обнаружатся жалобы» («Тысяча и одна ночь»).

Будучи помощником халифа и символом эпохи, когда в империи царили справедливость и благоденствие, Джафар, наряду со своим отцом Яхьей, был наиболее близким к Харуну человеком, который, как и Яхья, пользовался наибольшим влиянием вплоть до того момента, когда повелитель правоверных порвал с Бармакидами. Это был человек высочайшей культуры, замечательный каллиграф и юрист, писатель и оратор, обладавший веселым и жизнерадостным характером. В начале правления Харуна их сблизил общий вкус к удовольствиям, и между ними завязалась пылкая дружба. Поселившись в крыле дворца ал-Хулд, где жил и сам повелитель правоверных, Джафар проводил с ним все вечера вместе с остальными надимами и певицами. Учитывая их общее пристрастие к вину — Харун пил вино дважды в неделю[37], — можно себе представить, что такие развлекательные вечера часто превращались в попойку, что не мешало Джафару, отличавшемуся незаурядной одаренностью и работоспособностью, рано утром приступать к своим многочисленным обязанностям.