Книга Владимир Святой - Алексей Карпов

Отличались от киевлян и сами новгородцы. Их предки пришли на берега Ильмень-озера с запада, из Прибалтики — другим путем, нежели остальные славяне. С западнославянскими землями, Прибалтикой и Скандинавией Новгород был связан теснее, чем с Поднепровьем, даже во времена Владимира (а может быть, даже особенно во времена Владимира, когда Киев на время перестал исполнять по отношению к Новгороду административные функции).

В низовьях Волхова, у впадения его в великое озеро Нево (Ладожское), располагалась Ладога — северные ворота Восточной Европы. Этот город издавна облюбовали скандинавы и выходцы из других районов Балтии. До Ладоги по «Варяжскому» (Балтийскому) морю плыли на морских судах, а дальше приходилось пересаживаться на плоскодонные ладьи. Новгород был первым собственно русским городом на этом пути; от него уходил и разветвлялся дальше великий торговый путь в страны Востока, Киев и Византию.

В Новгороде очень рано возникли иноземные «дворы». На улицах куда чаще, чем в Киеве, звучала заморская речь. Нередкими были диковинные товары, которые в Киеве могли позволить себе лишь князь и его ближайшее окружение.

Здесь совсем не прижилось христианство, распространенное среди верхушки киевского общества. Поклонялись языческим богам и прежде всех — дружинному богу Перуну. Имелись, правда, и дворы христиан и даже какой-то храм, наверное, для приезжих из христианских стран. Но христиан не любили.

То, что их князь отрок, с самого начала должно было прийтись новгородцам по нраву. Владимиру предстояло расти на их глазах; со временем он мог стать истинным новгородцем, готовым постоять за свой город. Но ожиданиям не суждено было сбыться. Владимир, хотя и сжился с Новгородом, не забывал Киева и, конечно, мечтал о «золотом» княжеском престоле «матери городов русских».

Настоящим правителем города стал в эти годы Добрыня. Он вознесся стремительно, из дядьки-воспитателя нелюбимого всеми княжича сделавшись повелителем главного города русского Севера. Его слово оставалось решающим для Владимира. Новгородские бояре и думать не могли о соперничестве с Добрыней во влиянии на своего князя.

Новгород при Владимире жил своей жизнью. Вести из Руси доходили до него — но скупые и к тому же с опозданием. Совсем немногое — из вторых, а то и третьих уст — было известно в Новгороде о Святославе и о его великой войне на Балканах. А между тем ход этой войны должен был серьезно повлиять на судьбу города и его князя.

Той же осенью 969 года Святослав вернулся в Болгарию. Худые вести, которые он получил еще в Киеве, полностью подтвердились. Болгары восстали против завоевателей и, пользуясь отсутствием Святослава, выбили русов из нескольких крепостей[10]. Император Никифор заключил с болгарами военный союз, скрепить который должен был брак двух болгарских царевен с сыновьями покойного императора Романа — Василием и Константином (им было тогда соответственно тринадцать и десять лет). Осенью царевны вместе с болгарским посольством, умолявшим императора о помощи против русов, прибыли в Константинополь.

Святослав ответил болгарам немедленной и жестокой расправой. Восстание было расценено им как «измена» — ибо в глазах Святослава болгары стали его законными подданными и карать или миловать их он был волен по-своему. Святослав одолел болгар в битве. Согласно свидетельству византийского историка Льва Диакона, «объятых ужасом испуганных мисян (так Лев называет болгар. — А. К.) он умерщвлял с природной жестокостью: говорят, что, с бою взяв Филиппополь (современный Пловдив. — А. К.), он… посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей и тем самым смирил и обуздал всякое сопротивление и обеспечил покорность». Число жертв филиппопольской резни, может быть, преувеличено греческим хронистом, но самый факт не вызывает сомнений. Город надолго обезлюдел. И, видимо, не он один. «И поиде Святослав… воюя и грады разбивая, яже стоять и до днешняго дне пусты», — свидетельствует об этом периоде войны «Повесть временных лет».

Потопив в крови сопротивление болгар, Святослав был готов начинать войну с Византией. К этому времени он заключил союз с одной из печенежских «фем» и привлек печенегов в свое войско. Такой же союз, возможно, был заключен с венграми, давними врагами Империи. И те, и другие были прирожденными всадниками. Это делало их необыкновенно полезными Святославу, чья собственная дружина состояла в основном из пеших ратников. Насильно были привлечены в армию и покоренные болгары.

В свою очередь, готовился к войне и император Никифор. Он спешно снаряжал пешее войско, собирал и обучал конницу, в том числе и тяжелую, с ног до головы закованную в броню.

На поле брани Никифор чувствовал себя увереннее, нежели на троне. Он уже предчувствовал радость сражения, надеясь на победу ромеев, но… «Небольшой толчок может поколебать судьбу человека», которая «висит на тонкой нити и часто обращается в противоположность», — глубокомысленно заметил Лев Диакон, сообщая о гибели императора Никифора Фоки в ночь с 10 на 11 декабря 969 года. Его убили в собственной опочивальне, во время сна. Убийцы скрывались в самом дворце Никифора — на женской половине, в покоях императрицы Феофано. (Молва приписывала этой женщине смерть по крайней мере трех императоров, двое из которых были ее мужьями, а один — свекром.) На византийский престол взошел новый узурпатор — Иоанн, прозванный Цимисхием (это прозвище, означающее в переводе с армянского языка «туфелька», он получил за свой небольшой рост). Формально Иоанн, как и убитый им Никифор, считался соправителем малолетних Василия и Константина.

Несмотря на свой малый рост, Иоанн отличался необычайной физической силой и ловкостью. Он был отважен, решителен, жесток, вероломен и, как и его предшественник, обладал талантами военачальника. При этом он был более изощрен и хитроумен, нежели Никифор. Византийские хронисты отмечали присущие ему пороки — излишнюю тягу к вину во время пиров и жадность до телесных наслаждений (опять-таки в отличие от почти аскета Никифора).

Итак, Святославу противостоял новый противник — и, пожалуй, более опасный.

Среди множества унаследованных Цимисхием проблем русская была наиболее сложной и требовала немедленного решения. Пытаясь выиграть время и оттянуть войну, император вступил в переговоры со Святославом. Отправленное им посольство предложило «архонту русов» все золото, обещанное прежде Никифором, в обмен на немедленный уход из Болгарии и признание последней частью Византийской империи. Русы сделали свое дело — русы могли уйти. Это был шанс предотвратить войну — но шанс более чем призрачный, что хорошо понимали и Иоанн, и Святослав.