Книга Другая женщина - Светлана Розенфельд

– Я слушаю.

– Мамуля, ну что мне делать? Ты же знаешь, какой Игореша зануда! – откуда Ирина это знала? – Может, я все-таки пойду в театр, а завтра забегу к тебе? Или нет, не завтра, завтра у меня вечером встреча с доверителем, – ишь ты, «с доверителем», желторотый адвокат, а вот ведь у нее «доверители». – Я лучше приду в субботу или в воскресенье. А, мама?

– Приходи в воскресенье, – спокойно ответила Ирина.

Замечательно. Забавный анекдот. Ну и что? Придет Андрюша, посидим за столом, поговорим. Может, удастся что-нибудь выведать из его глубоко личной жизни. Похоже, он живет весело, девушки мелькают, как огоньки на елочной гирлянде. Но тоже уже год как адвокат в какой-то фирме. Он, как Леночка, после окончания юрфака сразу устроился на работу, без помощи отца – самостоятельные дети. У них теперь есть «доверители». Денег, правда, нет, «одалживают» у родителей, но нечасто и немного. И на обед к маме приходят редко – или некогда, или не хотят: тяжелая атмосфера…

Ирина сняла с обеденного стола пустую вазу для цветов, постелила нарядную скатерть, принесла из кухни приготовленное угощение. Потом – приборы, поставила четыре тарелки, две тут же убрала, усмехнувшись. Вдвоем с сыном – это счастливый случай. Раздался звонок, она побежала к двери, потом сообразила: телефон. Андрюша?

– Мам, ты что к телефону не подходишь?

– Да я перепутала, думала – в дверь звонят. Ну где же ты?

– Дома.

– Дома? Так поторопись, деликатесы прокисают.

– Мамуля, случилось непредвиденное, моя Анжела заболела…

– Какая Анжела? Была ведь Лера или Лара?

– Ну ты скажешь! – засмеялся Андрюша. – Ты что-то путаешь, мам, что-то с памятью твоей стало. Пей витаминчики.

– Так что, ты говоришь, Анжела?

– Пришла с работы вся больная, температура зашкаливает, завтра врача вызовем. Плачет, ноет – ну куда я от нее сейчас уйду? Может, и сам уже заразился, принесу грипп вам с папой. Это ведь на грипп похоже, правда?

– Похоже.

– Ну вот, я и говорю. Давай я лучше в выходные приду или в понедельник, может, и Анжелка поправится, вместе заскочим.

– Давайте, заскакивайте.

Она не успела отойти от телефона, как он затрещал снова.

– Слушай, ма, я хотел спросить: ты какой хочешь подарок? Что купить тебе?

– Наломай букет сирени.

– Да ну тебя, я серьезно.

– И я серьезно. Я очень люблю сирень.

– Ну ок, договорились. Пока, до встречи. Ой, погоди. Happy birthday to you!

Итак, он не собирался сегодня приходить и подарка не приготовил. Слава богу, не забыл все-таки поздравить.

Ирина окинула взглядом нарядный стол, взяла бокал, хотела налить вина, но не сумела открыть бутылку и достала из бара фляжку с коньяком. Отвинтила крышку, плеснула в бокал, выпила залпом. Потом подцепила вилкой кусок рыбы и потащила в рот. На дорогую скатерть шлепнулась блямба томатного соуса, она стерла ее рукой и облизала пальцы – благородный изыск праздничного ужина. Впрочем, какой праздник? Сорокалетие не празднуют, и значит, опять все у Ирины получилось по правилам. А раз так, надо убрать в холодильник продукты, поставить в буфет тарелки и рюмки, снять скатерть, которая испорчена, но она снесет ее в химчистку. Да, и еще ваза – в центр стола. Пустая, но зато на своем месте.

Она уселась у стола, поставила руку на локоть и замерла, подперев щеку и уставясь в полированную пустоту столешницы. О чем это хорошем думала она, когда заголосили поздравительные телефонные звонки? Ах да, о Тамаре…

Вообще-то не о Тамаре, а о Тамаре Васильевне, они называли друг друга на «вы» и по имени отчеству, такие вот интеллигентские штучки, тем более что Тамара Васильевна была женщиной пожилой, пенсионеркой и постоянной читательницей Ирины Викторовны. Ирина, увидев ее в первый раз, поразилась странной дисгармонии ее лица, как будто его лепили разные творцы в разное время. У нее были густые волосы цвета черненого серебра, убранные сзади, почти у шеи, в плотную аккуратную «кичку», и такого же цвета глаза, казавшиеся огромными за толстыми линзами очков. В этой серебристо-черной огромности светилось что-то трагическое, не исчезавшее даже в прищуре улыбки. Во всем же остальном у этой женщины было уютное русское лицо с мягким, не загрубленным жизнью ртом и ямочками под скулами, превратившимися к старости в короткие подвижные трещинки. Округлость лица спасла его от многочисленных морщин, только через высокий открытый лоб протянулась одна линия, которую Тамара Васильевна в задумчивости периодически стирала кончиками пальцев и сразу становилась моложе.

Трагическая глубина взгляда и простодушная миловидность прочих черт, казалось, не вязались друг с другом, но позже Ирина поняла, в чем состоит гармония этого лица, и влюбилась в него. Однажды Тамара Васильевна угостила ее освященным в церкви куличом и немного рассказала, как провела Всенощную, и еще немного о пасхальной проповеди батюшки, и о том, кто таков этот батюшка, – и сразу раскрылась тайна ее лица, лица глубоко верующего человека, понимающего трагичность и светлую радость жизни, ее сложность и простоту, ее мудрость и справедливость. Но о вере они говорили редко, а если говорили, то лишь опосредованно, потому что для Тамары Васильевны это была личная тема.

Тамара приходила в библиотеку каждые два-три дня и брала новые книги, всегда зная, чего она хочет. Ирину удивляла такая скорость чтения. Тамара заметила ее удивление и с улыбкой пояснила:

– У меня дома большая библиотека, все, что в ней есть, я перечитала миллион раз, но жить без книги не могу. Ни дня без строчки!

– Это, наверно, влияние профессии? – осторожно поинтересовалась Ирина.

– Да, в какой-то мере. Я филолог, но тут не надо путать причину и следствие. Я люблю читать не потому, что филолог, а филолог – потому что люблю читать.

– Я тоже хотела поступить на филологический, – почему-то разоткровенничалась Ирина, – но не получилось, и стала библиотекарем.

– Но вам, кажется, нравится ваша работа?

– Да, очень нравится.

– Все, что ни делается, – к лучшему. Когда меня после окончания университета отправили учителем в школу, я рвала и метала. А потом не только привыкла, но и влюбилась в свое дело. Как говорится, на работу ходила, как на праздник. Грустно, что этот праздник закончился.

– Подвело здоровье?

– Да нет, здоровье позволяет. Но… Простите, я вас не задерживаю?

– Нет, нет, с утра у нас здесь свободно, – Ирина помолчала, ожидая продолжения рассказа. «Какая приятная женщина!» – подумала она.

– Ну так вот, если это интересно… Пришлось уйти из школы.

– Массовые сокращения?

– Не совсем. Просто школу нашу превратили в частную гимназию, сменился директор школы, привел свою команду, молодые, современно мыслящие. Я, знаете ли, сама почувствовала себя не на месте, как-то закоснела в этих «образах Татьяны» и «снах Веры Павловны». С другой стороны, порадовалась разрешенному свободному подходу к литературе с возможностью высказывать свои мысли. Но нет, не получилось. Методики, советские методики – это въелось, как хроническая болезнь. Директор посидел у меня на уроке, потом, деликатно правда, обвинил в косности, в отставании от жизни. Чувствую – пора уходить. А тут еще форму для учителей ввели: юбочки узкие, по колено, с разрезом сзади, жилетки в талию, цветные платочки на шее. Вообще-то красиво, приятно смотреть на таких училок. Да еще каблуки. Нет, я не против, только куда же юбку по колено, с разрезом сзади – да на мой живот и филейную часть?! Это же клоунада! Вот и ушла – по совокупности обстоятельств. Помните принцип Питера: «Каждый служащий в своей иерархии должен достичь своего уровня некомпетентности»? Вот я и достигла…