Книга Молот и наковальня - Гарри Тертлдав

То были холмы над Опсикионом.

Как раньше постепенно исчезала за горизонтом Калаврия, так теперь из-за него постепенно поднимался материк. Вскоре стали заметны далекие отблески солнечных лучей, отражавшихся от позолоченных куполов храмов Опсикиона. По таким вспышкам любой моряк издалека узнавал, что корабль приближается к одному из городов Видессийской империи.

Если сравнивать с Видессом, Опсикион выглядел довольно невзрачно. Но по сравнению с Каставалой он казался блестящей столицей. В отличие от Каставалы, вокруг него поднимались внушительные, почти неприступные каменные стены. Лет полтораста назад, когда несметные полчища диких кочевников Хамора выплеснулись из бескрайних Пардрайянских степей и принялись опустошать восточные земли империи, их орды проникали далеко на юг. С тех самых пор вокруг видессийских городов начали возводить такие стены.

Ныне хаморы разделились на три части, каждая из которых образовала некое подобие государства. Хатриш, находившийся ближе всего к Опсикиону, полностью подпал под влияние Видессии; Татагуш не имел с империей общих границ; Кубрат лежал на севере, между рекой Астрис и Видесским морем. Кубраты, какими бы дикарями они ни казались цивилизованному человеку, были великолепными воинами и кочевали в степях, лежащих в тревожной близости от столицы империи, города Видесса.

Маниакис издали заметил, что в порту Опсикиона поднялась суматоха. Наверно, дозорные со сторожевых башен заметили приближающийся флот. Хотя на всех калаврийских кораблях были подняты видессийские флаги с золотым кругом солнца на голубом полотнище, ему и в голову не пришло упрекнуть защитников Опсикиона за поднятую тревогу. Во-первых, такие флаги могли поднять пиратские корабли, чтобы под их прикрытием безнаказанно приблизиться к городу. Во-вторых, в нынешнее смутное время даже корабль под видессийским флагом запросто мог оказаться вражеским. Собственно, так оно и было, если Опсикион сохранил верность Генесию.

«Возрождающим» командовал опытный капитан Фракс, человек средних лет с запоминающейся внешностью. Он рано поседел, а солнце и морские ветры, покрывшие его кожу густым темно-коричневым загаром, придали этой седине сверкающий оттенок полированного серебра. Приблизившись к Маниакису, он спросил:

— Величайший, не следует ли опустить мачту и приготовиться к сражению? И не передать ли такой же приказ на остальные корабли? — Будучи капитаном флагмана, Фракс являлся друнгарием всего флота Калаврии.

Маниакис ненадолго задумался, потом покачал головой.

— Не похоже, чтобы они собирались выставить против нас все свои силы, — сказал он, указывая в сторону гавани. Действительно, оттуда к «Возрождающему» направлялись два суденышка, ни одно из которых не шло ни в какое сравнение с калаврийским флагманом. — Пусть наши корабли подготовятся убрать паруса и спустить мачты, но вступают в бой только по приказу или если будет атакован флагман. Мы попробуем вступить в переговоры. Подними на носу «Возрождающего» белый щит, знак наших мирных намерений!

— Да, величайший. — Похоже, Фраксу не очень понравилось это распоряжение, но он повернулся и громко повторил его команде флагмана.

«Возрождающий» продолжал скользить вперед по серо-зеленой воде. Корабли из Опсикиона приближались удивительно быстро. С одного из них донесся ослабленный расстоянием окрик:

— Кто пожаловал в Опсикион во главе этого флота? И с какой целью?

Маниакис поспешил на нос корабля, встал рядом с белым щитом, сложил руки рупором у рта и крикнул в ответ:

— Сюда прибыл я, Маниакис, сын Маниакиса, Автократор Видессии! Моя цель — сбросить Генесия, эту кровожадную гнусную тварь, с трона империи, залитого кровью невинно убиенных! — Ну вот. Дело сделано. Если те, кто вершит делами в Опсикионе, еще не знали о восстании, поднятом на Калаврии, теперь они знают, подумал Маниакис и добавил:

— Кто говорит со мной?

Воцарившееся молчание длилось две долгие минуты. Затем на нос одного из корабликов вышел человек в сверкающей кольчуге.

— Я — Доменций, турмарх Опсикиона! — ответил он. Командир гарнизона, подумал Маниакис. Чтобы прибыть сюда так быстро, турмарх наверняка должен был уже ждать на берегу.

— Что скажешь, Доменций? — требовательно спросил он.

— Слава Маниакису Автократору, победителю! — громовым голосом крикнул в ответ турмарх. Команда его корабля подхватила этот клич. То же сделали люди на втором суденышке и команда «Возрождающего».

Маниакис испытал головокружительное, пьянящее чувство огромного облегчения. Сражение за Опсикион способно было погубить его даже при удачном исходе, ибо могло внушить вассалам Генесия мысль о его уязвимости. А такие мысли сродни дурным предзнаменованиям — они имеют обыкновение сбываться. С другой стороны, если все эти вассалы сами примкнут к восстанию против Генесия…

— Наш порт — твой порт; наш город — твой город, — сказал Доменций. — До нас доходили слухи, что такой день может настать, но мы не знали, насколько они правдивы. Благодарение Господу нашему, благому и премудрому, сегодня эти слухи подтвердились!

Маниакис всеми силами старался избежать распространения слухов. Но что делать. Наверно, рыбаки из Каставалы или из другого городка Калаврии, где он набирал корабли и людей для своего похода, повстречались в море с рыбаками из Опсикиона. Да разве могли они удержать рты на замке, имея возможность поделиться такими новостями! Но раз уж новости дошли сюда, они вполне могли дойти и до Видесса, до ушей Генесия.

— Будет ли эпаптэс города приветствовать нас столь же радушно, как ты, досточтимый Доменций? — спросил Маниакис.

В административной иерархии гражданские сановники стояли выше военных. Не в последнюю очередь — чтобы оставить провинциальным военачальникам как можно меньше возможностей поднять мятеж. Правда, в свое время Ликиний послал старшего Маниакиса, генерала, управлять Калаврией. Но Калаврия, с одной стороны, находилась очень далеко от центра империи, а с другой — постоянно подвергалась нападениям пиратов. Разделять власть на острове было опасно. К тому же в нормальных обстоятельствах Автократор не имел никаких оснований опасаться мятежа на Калаврии. Если бы Автократором оставался Ликиний или его сын Хосий, Маниакисы так и прожили бы на острове до конца своих дней.

— Старый Самосатий? — спросил Доменций. — Да он тоже здесь, на втором корабле. Чуть не лопнул от натуги, приветствуя тебя. Вон он стоит. — Турмарх показал рукой. Его судно подплыло настолько близко флагману, что Маниакис смог разглядеть, как лицо Доменция растянулось в ухмылке, напоминающей оскал акулы. — Кроме того, величайший, если старик вдруг вздумает дурить, я со своими парнями живо приведу его в чувство.

В спокойные времена командир гарнизона не мог бы вот так, мимоходом, бросить фразу о возможном смещении эпаптэса, градоправителя, назначенного самим императором. Но у гражданской войны свои правила. В мирное время Маниакиса шокировали бы подобные речи; теперь же они звучали для него сладостной музыкой.