Книга Индия. На плечах Великого Хималая - Дмитрий Григорьев

Ночью, вооружившись фонариками, мы пошли на крышу отеля, под звездное небо. Там мы оказались не одни — целая группа не очень богатых даже по индийским меркам паломников готовила себе ужин. Как потом выяснилось, большая часть этих людей ночевала на первом этаже отеля, в комнате, сплошь заставленной кроватями. Некоторые же оставались наверху до утра.

Нам, пришедшим на крышу позже, было оказано максимально возможное гостеприимство — соседи откуда-то извлекли два одеяла, которые постелили на бетонный пол. Мы же, разрезав арбуз, предложили им несколько кусков.

Тогда они предложили присоединиться к их трапезе.

Мы отказались, сославшись на то, что сыты.

Тогда они подарили нам несколько плодов лайма.

Причем вся эта медленная беседа происходила на языке жестов: никто из соседей не знал английского языка, а никто из нас не знал хинди. Это чем-то напоминало популярную в игру «крокодил», когда средствами пантомимы человек должен представить загаданный предмет или понятие.

Впрочем, один раз я столкнулся с полным непониманием. Это случилось в середине 90-х, в лесу возле поселка на берегу Индийского океана. Я нашел в тени сосны удобный камень, сел на него и стал приводить в порядок записи в дневнике. Вдруг ко мне подошел индус и принялся наблюдать за тем, что я делаю. Стоял он так минут тридцать. Сначала меня это немного раздражало, потом я стал думать, уж не плод ли он моего воображения, и отцепил от него свое сознание. В итоге получился следующий текст:

Я сижу на плоском камне у тропинки, ведущей к морю, и человек какой-то в одной лишь повязке на бедрах стоит и на меня смотрит. А я записываю в блокноте самые разные вещи о том, что стоит и смотрит, как я на диковинную бабочку с ярко-синими полосками на крыльях, что на моём рюкзаке сидела за минуту до этого человека, но пришел он, и улетела…

Остались лишь мысли типа: «Положил рюкзак на колючки, теперь, наверное, в дырках», или: «Когда же свалит этот мэн, темнокожий и тихий?» А он переступает с ноги на ногу, ждёт, что я выкину какой-нибудь фортель, встану, например, и спляшу буги-вуги, сминая кактусы босыми пятками, или большой вороной сяду на его плечи: ведь он — словно дерево, раскатываемое ветром, стоит и не догадывается, что я пишу о нем.

«В этих краях, похоже, я единственный иностранец, — так я пишу в блокноте, — и в отлив на бескрайнем пляже рыбаки расставляют сети, чтобы при лунном свете заполнить серебряной рыбой». Написал, но он не уходит. — Я работаю, ты понимаешь? говорю, и он повторяет: — Я работаю, ты понимаешь. — Бай! — говорю я ему. И он повторяет: — Бай.

И я внезапно врубаюсь, что он — моя тень дневная, я её потерял однажды на жёлтой песчаной тропинке, и к ноги, когда зайдет солнце, и сети наполнятся рыбой, её уже точно не будет.

Шива и компания

В девять утра Кришна уже ждал нас в джипе: он ночевал внизу, вместе с паломниками, и мы отправились в форест-офис. Последний, как и положено, находился в лесу: некий неприглядный сарайчик, где сидели два чиновника. Для того чтобы получить разрешение на проход к леднику, пришлось заполнить довольно большое количество бумаг. Компьютеризация сюда еще не добралась. Наши легкоанглоязычные спутницы (для Тони английский почти родной, а Катя долго жила в Штатах) делали это гораздо быстрее, чем мы, поэтому Сева, Носов и я тоже заполняли, но не бумаги, а пространство и без того маленького помещения.

Тем временем в офис начали подходить другие посетители. Я разговорился с одним индийцем, на лице которого просто было написано высшее образование. Он привел с собой пару из Европы и, судя по разговорам, происходящим между ними, работал гидом. Я попросил его прокомментировать карту, висящую на стене, и рассказать о Ганготри. Безусловно, ледник Гомукх — основное место паломничества и основная достопримечательность этих мест. Но есть несколько красивейших озер, расположенных неподалеку от поселка Харсил, есть также высокогорное озеро Кедратал, к которому можно добраться из Ганготри по одному из притоков Бхагиратхи, путь туда занимает два дня, но подъем не требует специального снаряжения. Можно продолжить путь и выше ледника — на плато Тапован, где летом живут особо продвинутые йоги. Но разрешение на проход к леднику стоило 600 рупий (для индийцев оно стоит намного дешевле) с человека и выдавалось на два дня. Мы решили ограничиться посещением Гомукха и возможным трекингом на Кедратал, куда разрешения не требуется.

Денежный сбор здесь вполне оправдан — экологическая культура в стране пока на очень низком уровне, мусор чаще всего летит под ноги и остается на склонах Хималая. Убирать его приходится сотрудникам заповедника. Но беда не только в мусоре, оставляемом отдельными туристами и паломниками, мусор всего человечества, выбрасываемый в небо, — причина глобального потепления, а оно, в свою очередь, ведет к тому, что ледники с каждым годом уменьшаются в размерах. На последней Кумбха-Мела (как я уже отмечал, это не только праздник, где радуются люди, боги и даже демоны, но и «собор» великих учителей Индии, на котором обсуждаются очень серьезные вопросы) говорили и о таянии священного ледника Гомукх, и о постоянно ухудшающейся экологической обстановке вокруг Ганги. Что поделаешь, Кали-юга. Дальше будет хуже.

«Юга (букв, ярмо, упряжка) — космическая эпоха в индуистской мифологии. Выделяются четыре юги (Чатур-юги): Сатья- (или Крита-), Трета-, Двапара-и Кали-юга. Термины взяты из игры в кости, где они обозначают очки, соответственно 4,3,2,1… Порядок очередности юг отражает постепенную деградацию нравственного закона, истины». (Дит. по: Пахомов С. В. Индуизм, йога, тантризм, кришнаизм (карманный словарь). СПб.: Амфора, 2002. С. 157.)

Согласно изложению философии дхармы, которое дает Хануман в Махабхарате, в Крита-югу все было совершенно. Люди следовали дхарме, и духовный путь был доступен для всех. Не было нужды ни в богах, ни в обрядах. Чувства были сильные, а помыслы — чистые. И вселенская душа Нараяны (одна из форм Вишну) была белой.

В Трета-югу стало хуже. Люди стали предаваться страстям. И чтобы следовать дхарме, им пришлось совершать обряды. Для этого были написаны веды. Духовный путь стал путем аскезы. И мировая душа окрасилась в красный цвет.

В Двапара-югу стало еще хуже. Люди перестали понимать в целом значение вед. Каждый понимал только одну из четырех частей: кто-то космогонию Ригведы, кто-то жреческие ритуалы Яджурведы, а кто-то вообще перестал следовать дхарме. Возникли болезни и бедствия. А цвет Нараяны стал тускло-желтым.