Книга 1917. Кара до покаяния - Шамиль Куряев

§ 2.3. Но это же и доказывает всю нелепость обвинения российских немцев в поголовном «изменничестве»! Все эти немцы – военачальники русской императорской армии – были россиянами в нескольких поколениях. Здесь они родились, выросли, получили образование и здесь же делали карьеру (часто – весьма успешную). Их интересы были неотделимы от интересов России и от судьбы правящей династии.

Помимо этого, уже сам масштаб «немецкого присутствия» доказывает: если бы военнослужащие-немцы (или, по крайней мере, сколь-нибудь значительный их процент) были изменниками – русский фронт неминуемо бы рухнул уже в 1914 году. Так ведь мало того что «русские немцы» доблестно воевали на полях Первой Мировой! – даже впоследствии, после крушения Империи, многие из них показали себя с наилучшей стороны в годы Гражданской войны. Однозначно – немцы в Российской Империи были «охранителями», а не разрушителями.

Тем не менее, страх перед немецким шпионажем – как некая рефлекторная реакция обывателя на военные поражения – вполне понятен. Но, помимо всех этих (будем считать их «объективными») причин массовой германофобии и шпиономании, сказывались ещё и субъективные влияния! Так, одним из главных разжигателей шпиономании в стране был великий князь Николай Николаевич. В этом направлении его деятельности отчётливо просматривается «шкурный» мотив: стремление переложить ответственность за военные неудачи (следствие его ошибок на посту верховного главнокомандующего) на подрывную деятельность шпионов и изменников. Одним из самых возмутительных эпизодов этой «охоты на ведьм» стало откровенно сфабрикованное дело полковника Мясоедова.

Но, в целом, шпиономания в русском обществе была вполне искренней. Даже без всякого искусственного «повышения градуса». Доходило до смешного. Тот же великий князь Николай Николаевич, видевший шпионов и предателей повсюду – например, в еврейском населении прифронтовой полосы, – сам не избежал обвинений в измене! Молва об измене верховного главнокомандующего распространилась ещё осенью 1914 года. Так что на «немца-изменника» в воюющей России образца 1915–1917 годов – достаточно было только показать!

§ 2.4. Все эти бесконечные слухи об «измене» – немцев, евреев, военного министра Сухомлинова, верховного главнокомандующего Николая Николаевича – показательны тем, что доказывают: в условиях охватившего страну военного психоза в сочувствии врагу, измене и шпионаже мог быть обвинён буквально кто угодно. Тем более – если он этнический немец… Понятно, что в такой обстановке слухи о «предательстве» и «сочувствии врагам» не могли не затронуть представителей Царствующего Дома (этнических немцев, состоящих в родстве чуть не со всеми германскими владетельными домами). И действительно – обвинения не замедлили.

Правда, «общественные обвинители» часто валили в одну кучу и клеймили «немецкими приспешниками» всех урождённых иностранных принцесс. В сочувствии врагу обвиняли даже вдовствующую императрицу! Марии Фёдоровне (оказавшейся, по слухам, жуткой Мессалиной), помимо романов с Распутиным, Столыпиным, Фредериксом и т. д., приписывались ещё более пикантные амурные приключения. Например, с командующим 1-й армией Ренненкампфом (которого молва «назначила» главным виновником поражения русских войск в Восточной Пруссии) и даже – с самим Вильгельмом Вторым!

Сочинителям и разносчикам подобной «информации», видимо, было невдомёк, что датчанка Мария Фёдоровна всю жизнь ненавидела Германию, не любила немцев (даже невестку свою невзлюбила не в последнюю очередь из-за её немецких корней). Кроме того – глубоко презирала лично императора Вильгельма, которого называла в своём дневнике «бессовестной скотиной».

Не избежала тяжких обвинений и великая княгиня Елизавета Фёдоровна. Она – глубоко верующая православная, беззаветно любящая Россию, – подозревалась не просто в «сочувствии врагу», а в прямом шпионаже. Так что чуть не была растерзана толпой во время майского погрома 1915 года. Ну ещё бы! – мало того, что сама немка, так ведь в условиях войны занималась организацией помощи раненым воинам (в том числе, разумеется, и военнопленным). Как же не предательница?! Чтобы избавиться от подозрений, надо было, наверное, сделать всем немецким раненым смертельную инъекцию?

Самое смешное – то, что Мария Фёдоровна и Елизавета Фёдоровна были яростными противниками подозревавшихся обществом в шпионаже Распутина и Вырубовой. А Мария Фёдоровна – так даже и самой Александры Фёдоровны, чьё влияние на Николая Второго она всегда считала пагубным. Однако тёмные массы не желали знать этих дворцовых «раскладов» – и молва всех их изображала как одну шпионскую ячейку. Толпе достаточно было того, что все они – и Мария Фёдоровна, и Елизавета Фёдоровна, и Александра Фёдоровна – урождённые иностранные принцессы. Старая брачная традиция с наступлением эпохи народных войн сыграла над «заморскими принцессами» злую шутку!

§ 2.5. Что уж говорить о главном объекте слухов и сплетен – царской семье и её ближайшем окружении?!

Интересно, что слухи о «немецкой ориентации», о «прогерманских симпатиях» Николая Второго, Александры Фёдоровны и Григория Распутина появились ещё до начала мировой войны – в обстановке июльского международного кризиса. Исключительно в связи с их миролюбивой позицией! Это тогда расценивалось обезумевшим обществом чуть ли не как предательство.

Самого Николая Второго обвиняли в преступном миролюбии – объясняя подобное «отсутствие патриотизма» немецким происхождением императора. Так, ещё в период предвоенной мобилизации небезызвестный Лемке (в 1915–1916 годах исполнявший в Ставке обязанности военного цензора), записал в своём дневнике: «Манифестации на улицах местами имеют величественный характер. Все, кроме крайних левых, принимают в них то или иное участие. Царь-немец боится войны и упорно стоит против неё, в особенности в военном совете».

Что тут сказать? «Николай Кровавый» – он и есть «Николай Кровавый»!

В том же грехе миролюбия обвиняли и Александру Фёдоровну. Например, великий князь Николай Михайлович в сентябре 1914 года делился с вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной своими многомудрыми соображениями: «Сделал целую графику, где отметил влияния: гессенские, прусские, мекленбургские, ольденбургские и т. д., причём вреднее всех я признаю гессенские на Александру Фёдоровну, которая в душе осталась немкой, была против войны до последней минуты и всячески старалась оттянуть момент разрыва».

Хорош же был настрой у тогдашних патриотов – граждан страны, ставшей жертвой агрессии!

Григорий Распутин – тот на момент начала войны лежал при смерти после покушения (и потому активно вмешиваться в государственные дела не мог при всём желании). Однако его антивоенная позиция была хорошо известна русскому обществу. Сразу же после начала войны ему это припомнили. Ведь выступать против втягивания России в ненужную войну – «освободительную борьбу балканских стран» – есть преступление, на которое способен только «злейший враг святой Христовой церкви»!

Надо сказать, что такое шельмование царского друга в открытой печати (журнал «Отклики на жизнь») свидетельствует о чрезмерной мягкости российской цензуры в условиях мировой войны.