Книга Школьные дни Иисуса - Джозеф Максвелл Кутзее

Но зима уже дышит в спину, и он страшится дождливых дней. Хотя ему выдан просторный клеенчатый дождевик и моряцкая клеенчатая шляпа, дождь, тем не менее, все равно просачивается. Его, замерзшего и промокшего, время от времени подмывает выкинуть листовки и вернуть велосипед на стоянку. Искушение велико, но он не поддается. Почему? Он не знает наверняка. Возможно, потому что ощущает определенные обязательства перед городом, который предложил ему новую жизнь, хоть он и не понимает, как город, у которого нет чувств, нет ощущений, может выиграть от раздачи гражданам рекламы наборов столовых приборов на двадцать четыре персоны в красивых подарочных коробках по низкой цене.

Он думает о супругах Арройо, чьему благополучию в малой мере способствует, крутя педали под дождем. Хотя ему еще не выпадала возможность возить рекламу Академии, то, что эта пара предлагает – звездные танцы как замену разучиванию таблицы умножения, – мало чем отличается по сути от предложения лосьона, который чудесным образом возвращает к жизни волосяные луковицы, или от вибрирующего пояса, который чудесным образом растворяет телесный жир, молекулу за молекулой. Как и он сам, и Инес, чета Арройо, скорее всего, приехала в Эстреллу со скудными пожитками; они тоже провели ночь на газетах или чем-то подобном; им тоже приходилось наскребать на жизнь, пока не заработала Академия. Может, как и ему самому, сеньору Арройо приходилось какое-то время распихивать листовки по почтовым ящикам; возможно, Ане Магдалене с ее алебастровым ликом приходилось опускаться на колени и мыть полы. Город весь исчерчен тропами иммигрантов: если б не жили они надеждой, если б не вкладывали по толике ее в общую сумму, где бы сейчас была Эстрелла?

Давид приносит домой «Записку родителям». В Академии будет открытый вечер. Сеньор и сеньора Арройо расскажут родителям об образовательной философии Академии, ученики дадут концерт, а затем будут предложены легкие закуски. Родители могут привести с собой интересующихся друзей. Мероприятие начнется в семь.

Публики в тот вечер разочаровывающе мало – человек двадцать, не больше. Многие выставленные стулья остаются пустыми. Заняв места в первом ряду, они с Инес слышат, как юные артисты перешептываются и хихикают за занавесом, задернутым в дальнем углу студии.

В темном вечернем платье и в шали поверх голых плеч появляется сеньора Арройо. Надолго замирает она перед ними в молчании. Он вновь поражен ее изяществом, ее спокойной красотой.

Она говорит:

– Добро пожаловать – и спасибо, что пришли в этот холодный, ненастный вечер. Сегодня я собираюсь рассказать вам немного об Академии и о том, чего, как мы с мужем надеемся, достигнут наши ученики. Для этого необходимо вкратце обрисовать для вас философию Академии. Тех из вас, кто уже осведомлен, прошу о снисхождении.

Как мы знаем, с самого первого дня нашего прибытия в эту жизнь мы оставляем все предшествующее позади. Мы его забываем. Но не полностью. Кое-что из нашего прежнего существования все же остается: не воспоминания в обычном смысле слова, а то, что можно назвать тенями воспоминаний. Далее, когда мы привыкаем к нашей новой жизни, даже и тени блекнут, покуда мы не забываем о своем происхождении полностью и не принимаем то, что видят наши глаза, как единственную возможную жизнь.

Вместе с тем дитя, юное дитя, все еще несет в себе глубокие отпечатки прежней жизни, тени воспоминаний, на выражение которых у него не хватает слов. Слов ему не хватает потому, что, вместе с миром, который мы утратили, утрачен и язык, его описывающий. От того первородного языка остается лишь горсть слов, которые я именую трансцендентными, среди которых названия чисел, uno, dos, tres – главнейшие.

Uno-dos-tres – просто ли это считалочка, выученная в школе, бездумный распев, который мы именуем счетом, или же это способ прозревать этот распев и видеть то, что за ним, за его пределами, а именно: царство самих чисел, и благородных, и вспомогательных, коих слишком много, не перечесть, как звезд – чисел, рожденных в союзах благородных чисел? Мы – мой супруг, я и наши помощники – считаем, что такой способ есть. Наша Академия привержена ведению душ наших учеников к этому царству, она стремится сделать их созвучными великому глубинному движению Вселенной – или, как мы предпочитаем называть его, вселенскому танцу.

Чтобы призвать числа вниз оттуда, где они обитают, чтобы позволить им явить себя среди нас, дать им тело, мы обращаемся к танцу. Да, здесь, в Академии, мы танцуем – но не бесстыже, плотски или как попало, а телом и душою совместно – и так воплощаем числа в жизнь. Музыка входит в нас и движет нами в танце – и числа перестают быть всего лишь идеями, всего лишь призраками, они становятся осязаемыми. Музыка пробуждает танец, а танец – музыку: ни то, ни другое не главнее. Поэтому мы и называемся академией музыки в той же мере, что и академией танца.

Если мои сегодняшние слова кажутся вам смутными, дорогие родители, дорогие друзья Академии, это говорит лишь о том, сколь слова бессильны. Слова бессильны – и поэтому мы танцуем. В танце можно призвать числа с вышины, оттуда, где они живут среди равнодушных звезд. Мы отдаемся им в танце, и, когда танцуем, числа в милости своей живут среди нас.

Некоторые из вас – я вижу по вашим лицам – по-прежнему настроены скептически. «О каких таких числах, что обитают средь звезд, она толкует? – говорите вы про себя. – Я разве не пользуюсь числами ежедневно, когда веду дела или покупаю съестное? Не скромные ли слуги нам числа?»

Отвечу: числа, которые вы имеете в виду, числа, которые мы используем при купле-продаже, – не истинные числа, а симулякры. Их я именую муравьиными числами. У муравьев, как мы знаем, нет памяти. Они рождаются из праха и во прах уходят. Сегодня вечером, во второй части нашего представления, вы увидите наших самых юных учеников в роли муравьев, они изобразят возню муравьев, которую мы зовем низшей арифметикой – арифметикой, которую мы применяем для домашних нужд и тому подобного.

Муравьи. Низшая арифметика. Он поворачивается к Инес.

– Ты хоть что-то понимаешь? – шепчет он. Но Инес, сжав губы и сощурившись, пристально наблюдает за Аной Магдаленой и отвечать отказывается.

Краем глаза он примечает полускрытого в тени у дверей Дмитрия. Какой Дмитрию интерес в танце чисел – Дмитрию-медведю? Но его, разумеется, интересует сама говорящая персона.

– Муравьи по природе своей – законопослушные создания, – говорит Ана Магдалена. – Законы, которым они подчиняются, – законы сложения и вычитания. Они только этим и заняты, денно и нощно, во всякий час бодрствования: выполняют эти свои механические, двоякие законы… У нас в Академии мы законам муравьев не учим. Я знаю, что кое-кто из вас этим обеспокоен, – тем, что мы не учим ваших детей играть в муравьиные игры, складывать числа с числами и тому подобному. Надеюсь, теперь вы понимаете почему. Мы не хотим, чтобы ваши дети превратились в муравьев… Довольно. Спасибо за внимание. Прошу приветствовать наших артистов.

Она подает знак и отступает в сторону. Дмитрий, облаченный в музейную форму, которая в кои-то веки опрятно застегнута, шагает вперед и отдергивает занавес – сначала левую часть, затем правую. В тот же миг сверху раздаются приглушенные звуки органа.