Книга Блудное чадо - Дарья Плещеева

– Как ты полагаешь, католическая это церковь или лютеранская? – спросил Чертков.

– Да уж никак не православная…

Католиков в Курляндии жило немало. Для них строились герцогом церкви, а бывало, что население переходило в католицизм целыми приходами – сказывалась близость Речи Посполитой.

Герхард пробыл в домике не более получаса и вернулся довольный.

– У меня письмо к гравендальскому барону, – сообщил он. – Там мы оставим наших лошадей и мой товар, а возьмем других и оставим их в корчме на добельнской дороге, оттуда их заберут парни барона.

– А мы как дальше будем двигаться? – удивился Воин Афанасьевич.

– А у нас, с Божьей помощью, к тому времени уже будут другие лошади, – сказав это, Герхард перекрестился на католический лад.

– Откуда они возьмутся?

– Я бедный торговец, и все мое богатство – связи. Меня тут, в Курляндии, многие знают и доверят мне свое имущество, потому что я честный человек, – с неожиданной высокопарностью заявил Герхард.

Так оно и вышло.

Странным было, правда, что и брамбергский помещик тоже дал лошадей по просьбе местного священника. Но выбирать не приходилось – Герхард выполнил обещание и вез Воина Афанасьевича с Васькой в Либаву довольно быстро.

Гробин объезжали большим крюком – чтобы не напороться на людей герцога.

– А теперь молитесь, чтобы ветер хоть ненадолго стих, – сказал он, когда уже подъезжали к порту. – Тут все лето дует. Не всегда суда могут так встать, чтобы к ним с берега лодки подошли. Трудно было найти менее удачное место для порта – без речного устья и хорошей гавани. Кто только выбрал эту длинную косу между морем и озером? Тут разве что рыбакам хорошо жить, у них лодки чуть не к самому берегу могут подойти. А торговым судам это мелководье шириной в две сотни шагов – хуже адской муки. Прости Господи…

Он перекрестился.

На рейде стояли три флейта и пинасс. Лодки, как и говорил Герхард, сновали между судами и молом. На молу и на берегу шла бойкая торговля – рыбаки предлагали свежевыловленную рыбу, пекари привозили еще горячий хлеб, матросы покупали свежие припасы и продавали свои морские диковины, здесь можно было приобрести и говорящего попугая, и мартышку, и бочонок английского пива, и сапоги из испанской кожи. Тут же стояли телеги с мешками – на голландский пинасс грузили курляндское зерно нового урожая.

– Узнаю, куда он собрался заходить, – сказал Герхард, указывая на стройный, непохожий на пузатый флейт трехмачтовый пинасс. – Было бы хорошо, если бы в Данциг.

Спешившись, он отдал поводья Ваське и побежал по молу.

– Да это целый дом! – воскликнул удивленный Васька.

Пинасс был более двадцати саженей в длину – таких домищ и на Москве нашлось бы мало.

– А ты думал…

– Ничего я не думал!

Воин Афанасьевич усмехнулся: Васька сказал чистую правду.

Занятный ему попался спутник в этом опасном путешествии. Васька был малограмотен, нескольким немецким словам научился от Воина Афанасьевича и считал, что всю немецкую грамоту превзошел, жизни за пределами Москвы не знал вовсе, и, если бы оказалось, что Васька считает, будто пироги растут на деревьях, Воин Афанасьевич нисколько бы не удивился. Да и Москва для Васьки была довольно тесным пространством, ограниченным стенами Китай-города и Земляного города. То, что за стенами, уже было чуть ли не Сибирью. При этом Васька был всегда весел, дорожные неурядицы его не злили, он не ныл, не хныкал, ни в чем спутника не упрекал.

Оказалось, капитан пинасса действительно хочет зайти сперва в Мемель, потом в Данциг и оттуда идти к Копенгагену. Узнав об этом, Воин Афанасьевич задумался: не предпочесть ли Речи Посполитой Данию? Дания не разорена войной, датский двор в Европе не из последних, там можно прижиться, поступить на службу и уже оттуда путешествовать по всей Европе, побывать и в Лондоне, и в Париже. Он сказал об этом Герхарду.

– Мысль отличная, – согласился Герхард. – Я так и условлюсь с капитаном.

Васька, узнав про Данию, сперва не понял, о чем речь. Потом даже обрадовался. Про Речь Посполиту он знал, что страна разорена войной, а про Данию не знал вовсе ничего, только предполагал, что это мирное европейское государство, имеющее, как водится, короля.

Ордин-Нащокин-младший, понятное дело, знал куда больше. Поскольку батюшка растил его себе на замену, то и требовал, чтобы сын изучал отношения между странами. А отношения между Данией и Россией складывались прелюбопытные. Отчего-то именно с этим государством хотелось заключать династические браки. Сперва Борис Годунов, в бытность свою уже царем, вздумал отдать дочь Аксинью за брата датского короля Христиана – Иоганна Шлезвиг-Гольштейнского, посулив в приданое не более не менее как Тверское княжество. Помолвка состоялась, но жених внезапно скончался. Потом, при царе Михаиле Федоровиче, было задумано отдать замуж царевну Ирину Михайловну за датского королевича Вальдемара Кристиана, сына короля Кристиана. Королевич прибыл, начались переговоры об условиях, и вскоре оказалось, что жених не желает принимать православие. Союз же с Данией был необходим: поскольку других православных стран кроме России Михаил Федорович в Европе не знал, то решил подружиться со страной лютеранской, противопоставив этот союз католическим державам, в особенности Польше. Дания также охотно брала российскую пшеницу, а также в ходе брачных переговоров можно было уладить давний спор о лапландских землях. Государь и решил, что балованный и совсем молодой царевич, как боярышня, поплачет и пойдет под венец. Вальдемара задержали в Москве силой и, в сущности, посадили под замок. Он попробовал вырваться с оружием в руках – не вышло. Усилия датских послов тоже плодов не принесли, и Вальдемар обрел свободу только после смерти Михаила Федоровича.

Сейчас в Дании правил король Фредерик, и Господь благословил его кроме старшего сына-наследника шестью дочками. Старшая, Анна-София, была уже почти что девицей на выданье. У государя Алексея Михайловича что-то тоже все больше царевны рождаются, но есть и царевич Алексей, шести лет от роду, и государыня царица рожать еще не отказывается, может, и другие сыновья будут. В голове у Воина Афанасьевича, много слыхавшего и читавшего о подготовке браков между знатными родами, образовалась мысль о союзе, в подготовке коего он бы мог принять участие. Он знал довольно о жизни русского двора и о российских порядках, датчанам это могло бы пригодиться. Но вот государевы письма… Нужны ли они датскому двору? Насколько Воин Афанасьевич знал, датские дела там не поминались – забот с Польшей, Швецией, Курляндией и Бранденбургом хватало.

Поскольку ему уже доводилось кататься по Двине на лодках, то он и не боялся путешествия от мола до борта пинасса «Минерва». Васька – другое дело. Его чуть ли не пинками пришлось в лодку сталкивать, и всю дорогу, все эти несчастные сто сажен, он под плеск весел громко молился.

Потом, с палубы, они втроем смотрели на Либаву. Палуба чуть гуляла под ногами, но Васька уже с ней освоился.