Книга Воин эпохи Смерша - Анатолий Терещенко

Через несколько дней Александру затолкали в крытый грузовик и повезли на работы в Германию…

Но перед отправкой матери тюремный ксендз привел проститься Галю и Наташу, которые жили у него в особняке. На всю жизнь в ушах Александры Федоровны остался истошный крик, смешанный с плачем, старшенькой двухлетней Гали:

«Не убивайте мою маму!»

После этой экзекуции сильная духом и телом Александра на мгновение опять потеряла сознание…

Очнулась – дети в камере отсутствовали.

Александра, конечно же, не могла знать подробностей отношения нацистских руководителей к славянству, еврейству и другим национальностям, живущим на территории России, особенно к их потомству – детям. Когда один из командиров карательного отряда СС «айнзатцгруппен» при пленении большой группы советских военнослужащих и местных граждан в 1941 году на Псковщине спросил у Гиммлера, прибывшего в полевой лагерь с инспекцией:

– А как быть с детьми?

– Это микробы, их надо нейтрализовать, – ответил рейхсфюрер СС.

В этом коротком ответе тевтонца и была его нацистская заточенность против всего того, что называлось русскостью…

Глава четвертая

Первые операции Шурепова

Версия о том, будто бы нападение Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года было внезапным и совершенно неожиданным для советского руководства, на сегодняшний день вызывает саркастическую улыбку даже у школьников.

У Сталина и Генштаба имелось достаточно разведывательных донесений, однозначно указывающих и свидетельствующих о подготовке Гитлера к нападению на СССР, вплоть до указаний точной даты и времени.

И даже тогда, когда ему поступило донесение от наркома госбезопасности Меркулова, реакция вождя оказалась следующей:

«Товарищу Меркулову.

Можете послать ваш «источник» из штаба герм, авиации к е…матери. Это не «источник», а дезинформация.

И. Ст.»

С вершин сегодняшнего времени нам легко рассуждать о прошлом. Да, история возложила на себя задачу судить о прошлом, давать уроки настоящему на благо грядущих веков. Но, к сожалению, получается, что история учит человека тому, что человек ничему не учится из истории. То же самое касается власти и вождей.

Официальный историограф Пруссии Леопольд фон Ранке (1795 – 1886) задолго до горячих войн, социалистических и «цветных» революций, вплетенных в события XX и XXI веков, предостерегал руководителей стран:

«То, что губит людей и государства, это не слепота, не незнание. Не так уж долго остаются они в неведении относительно того, куда приведет их начальный путь. Но есть в них поддерживаемый самой природой, усиливаемый привычкой позыв, которому они не сопротивляются, который тащит их вперед, пока есть еще у них остаток сил.

Божественен тот, кто сам усмиряет себя. Большинство же видит свою гибель, но погружается в нее».

Эти слова должны знать все политики, стремящиеся к абсолютной власти.

Но вернемся к Сталину.

Что заставило «отца народов» быть настолько недоверчивым и упрямым в отстаивании своей идеи о неготовности Германии к войне из-за неимения у вермахта зимнего обмундирования и зимней смазки для вооружения? А может, ощущение себя лидером нации, вождем, гением? Но это уже другая история, другая философия и другая книга.

Проследим за событиями тех дней, в которые была органично вплетена судьба нашего героя. Пока подразделения и части Красной армии отступали вглубь страны, Александру Шурепову нечего и думать было о посещении гарнизона.

Военный городок, в котором он служил, в котором осталась его квартира с женой и двумя дочерьми в роковом для страны июне сорок первого года, – все теперь отошло на второй план. Некогда было мысленно парить в облаках – все пространство души и ума занимала война. Хотя, конечно, мысли о семье не покидали. «Как они там выкручиваются без денег, с чужой, враждебной властью, а может, они погибли при обстрелах?» – часто задавал в пламени страданий сам себе только этот, постоянно повторяющийся вопрос военный контрразведчик.

Из-за паники и неразберихи войска Северо-Западного фронта, созданного на базе Прибалтийского особого военного округа на основании приказа НКО СССР от 22 июня 1941 года, несмотря на очаги поистине героического сопротивления, отступали, а кое-где даже бежали, неся большие потери.

Старший лейтенант госбезопасности Александр Шурепов отступал вместе с войсками, что не помешало ему еще раз встретиться со своим высоким начальником – полковником Алексеем Никитичем Асмоловым на коротком совещании в войсках в начале июля сорок первого.

Подходя к полевому штабу, он мимолетно взглянул на полевые, мудро молчащие в безветрии на сплошном солнцепеке цветы. Они напоминали ему пятигорские соцветья, подаренные Александре в 1936 году. И вдруг при воспоминаниях «забилось его сердце, рыбкой хлопоча». Поляна благоухала, словно в знак протеста против войны.

«Какой аромат, запах любого цветка – его язык», – подумал Александр.

Скоро его приземлила встреча в штабе руководства.

Асмолов зачитал директиву СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года, указывающую на необходимость создания «…партизанских отрядов и диверсионных групп для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской борьбы всюду и везде, для взрывов мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов и т. д. В захваченных районах создавать невыносимые условии для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия…»

Александр Шурепов, находясь в Пскове, прослушал по радио речь И.В. Сталина и тоже услышал его призыв:

«В занятых врагом районах нужно создавать невыносимые условия для врага…»

Вскоре Управление Северо-Западного фронта передислоцировалось из Пскова в Новгород.

И все же, несмотря на повальное отступление наших войск, эти невыносимые условия для противника на Псковщине и Новгородчине народными мстителями создавались быстро и работали прицельно.

Железная и шоссейная дороги Псков – Старая Русса находились полностью под контролем партизан. Там часто совершались крушения эшелонов с живой силой и боевой техникой врага и устраивались засады на дорогах.

Генштаб РККА требовал докладов по обстановке. Командиры разных степеней, боясь за свою безопасность из-за гнева верхов, гнали «липу» потерь.

Так, начальник штаба фронта генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин отправил в Москву цифру потерь за период с 22 июня по 1 августа 1941 года – 57 207. Фактически она была в шесть с половиной раз меньше реального положения вещей: 377 469 человек.

Примером подтасовки фактов могли служить потери по 128-й стрелковой дивизии (с.д.) – в докладной стояла цифра 527 человек. Реальная – 15 600.