Книга Орлы капитана Людова - Николай Панов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это было еще до того, как вы ушли отдыхать? — спросил Людов.
— Нет, пока я был на мостике, судно шло заданным курсом.
— Ваше мнение, почему капитан Элиот повел транспорт другим направлением?
Нортон пожал плечами:
— Трудно сказать. Может быть, он боялся подводных лодок. Мистер Элиот был не таким человеком, чтобы посвящать в свои планы других.
Нортон погрузился в мрачное молчание.
— Ну что ж, — сказал Людов. — Благодарю вас, мистер Нортон. Сейчас буду радировать командующему об этом прискорбном деле. Пока вопросов к вам больше нет.
Нортон поклонился, вышел из комнаты.
— Едва ли прокурор доберется сюда сейчас, — сказал Людов, словно думая вслух. Сквозь закрытые окна был слышен крепнущий грохот прибоя. — Лейтенант, поставьте у двери часового. Чтобы не прикасались здесь ни к чему.
Он замолчал, медленно протирая очки.
— Между прочим, вам не кажутся странными некоторые обстоятельства этого дела? Зачем покойному было сжигать корабельные документы?
— В пьяном виде, возможно, — сказал Молотков, косясь на мертвеца.
— Корабельные документы для капитана корабля, насколько я знаю из литературы, — самая большая ценность, — задумчиво сказал Людов. — Едва ли он решился бы уничтожить их без особых причин…
Он нагнулся, всматриваясь в раскрытую Библию.
— Кроме того, эта вырванная страница, куда она девалась?
— На столе, ножом приколота, разве забыли! — сказал Молотков.
— Ножом приколота другая страница, — повел на него очками Людов.
Снова пригнулся, заглянул в Библию, не беря ее в руки.
— Библия раскрыта на «Книге судей», а проколото ножом, как видно по тексту, одно из пророчеств Исайи.
— Точно! — с изумлением сказал Молотков. — Вижу нумерацию. Совсем не та страничка, что на столе. Может быть, сжег ее тоже… — А вы, товарищ политрук, оказывается, знаток Библии? — не мог не разъяснить лейтенант главной причины своего удивления.
— Чтобы сражаться с врагом, нужно знать его оружие, — откликнулся Людов. — А когда споришь с церковниками, как приходилось мне спорить не раз на диспутах в довоенные дни, не обойдешься без этого сборника древних легенд.
Валентин Георгиевич шагнул задумчиво от стола.
— Характерно также, что воткнутый в стол нож обращен лезвием к двери…
— Ну и что же? — спросил недоуменно лейтенант.
— Кстати, вы уверены, что на столе ключ именно от этой двери, а не какой-нибудь другой, просто похожий? — Не отвечая на вопрос, взглянул на него Людов.
— Какой-нибудь другой? — Лейтенант решил не выказывать больше удивления. — Это легко уточнить! На ключе от этой двери две зарубочки были, сам я сделал, чтобы не путать с другими. — Всмотрелся, не прикасаясь к ключу на столе. — Вот они, товарищ политрук, убедитесь. И никакой другой ключ, я уже вам докладывал, к данному замку не подходит.
— Однако с какой целью, — продолжал размышлять вслух Людов, — покойный не только запер дверь на два оборота, но и счел нужным вынуть ключ из замка, положить на стол, рядом с собой?.. Кстати, не подскажете, когда у вас начался снегопад?
— С вечера метет, — откликнулся лейтенант. — Смотрел на приезжего офицера, тщетно стараясь уяснить себе ход его мыслей.
Он стал бы недоумевать еще больше, если бы услышал задание, данное немного спустя сержанту Кувардину очкастым политруком.
УТРО В КИТОВОМ
— Товарищ сержант, — приказал Людов, вызвав Кувардина из кубрика наружу. — Видите, как вытоптан снег между домами — образовалась сплошная дорога. Пройдите по ней, всмотритесь, нет ли одиночных следов, уводящих куда-либо вбок.
— Слушаюсь, — сказал Кувардин.
— Смотрите зорче: след, вероятно, проложен еще ночью — занесен снегом. Поэтому поручаю это вам с вашим зрением следопыта. А если обнаружите след, пройдите по нему до конца и там хорошенько пошарьте.
— Слушаюсь, — сказал Кувардин. Поднял на командира бледно-голубые, будто выцветшие глаза. — А что ожидаете там найти, товарищ политрук?
— Я надеюсь, найдете там свернутую длинную бечевку, — сказал Людов. — И, может быть, еще что-нибудь…
Он ждал, всматриваясь сквозь выпуклые стекла в холмистые, снежные просторы.
— Есть след, товарищ политрук, — сказал, возвратившись, Кувардин. — И нашел я под снегом…
Сержант выставил из-под рукава ватника еще влажный от снега, покрасневший кулак. Он разжал пальцы. На мозолистой, квадратной ладони лежал скомканный моток тонкой бечевки. «Скорее, не бечевка, а нитка», — подумал Людов.
— Спасибо, — сказал Людов, осторожно принял моток. — Видите ли, Матвей Григорьевич, в чем дело. Капитан транспорта найден нами мертвым в запертой комнате, с револьвером в руке. По некоторым данным, я склонен думать, что эта нитка имеет отношение к его смерти… Капитан был вчера очень чем-то расстроен? Не слишком любезен со своими спутниками?
— Какое там любезен! С помощником обращался еще ничего, в норме, а на негра кричал почем зря, — сказал Кувардин. — Да и со Свенсоном вышел у него на боте детский крик. Они, оказывается, раньше встречались.
— Да? — сказал Людов. Его иссеченное морщинами лицо оставалось бесстрастным.
— Когда подобрали мы в море американцев, дали им, конечно, обсушиться, поесть, выпить по маленькой, — рассказывал сержант. — Товарищ Свенсон, как положено, у руля стоял в это время. Потом старшина Агеев его подсменил. Спустился Свенсон в свой закуток, где американцы сидели, и, слышу, что-то сказал капитану. А тот в ответ как зарычит на него и пошел честить почем зря. О чем шел разговор, я так и не понял.
— Ясно, — сказал Людов. — Агеев этого разговора не слышал?
— Нет, за рулем стоял в то время.
— Понятно. Не знаете, где сейчас Свенсон?
— А где ему быть? Как всегда, возится на своем боте… Разрешите быть свободным?
— Свободны, Матвей Григорьевич.
Командир разведчиков зашагал по тропке, сбегающей к причалу.
Солнце, уже поднявшись над овальными отрогами сопок, бросало на палубу бота теплый, ослепительный свет.
Корма была в белых соляных накрапах, кое-где вспыхивали искорки рыбьей чешуи, присохшей к бортам. А возле рубки палуба была безукоризненно чистой — мокрые доски тускнели, высыхая под солнцем.
— Год морген[3], херре Свенсон! — сказал Людов, ступив на скользкие доски причала.
— Год морген, — отозвался Свенсон с палубы бота. Из-под клеенчатых полей зюйдвестки глядели маленькие, воспаленные глаза.