Книга Зачарованные - Лора Шелтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дик серьезно относится к завтракам. Считает, что лучше больше, да лучше.
— Вы часто так делаете?
— Завтракаю? Да, практически регулярно.
— Нет, я в смысле сотрапезников. Часто ли вы приглашаете друзей?
— Приглашаю редко. А если совсем честно, то вы единственная, кто принял подобное приглашение.
— А вас совсем не волнует тот факт, что Жители Бен Блейра вас боятся?
— Ну, во-первых, не все. Мейзы, например, меня искренне ненавидят и внимательно следят, чтобы я оставался в этом замке и никуда не уезжал.
Значит, он знает, как к нему относятся, выходит, ему не все равно.
— Вы никогда, не пытались наладить отношения?
— Нет. Мы не были дружны при жизни Белинды, а сейчас и подавно не станем друзьями.
— Они — влиятельное семейство. Нельзя просто отмахнуться от них.
— Я не отмахиваюсь и даже отдаю им должное. Мне нравится Сэм Мейз. Он был хорошим мэром и наверняка будет неплохим пэром, когда придет время. И как бы я ни относился к Джону Мейзу, я рад, что он оказался в нужном месте и в нужное время. Вчера ночью.
— А как вы относитесь к тому, что Мейзы винят вас в смерти Белинды?
— Никак. У меня есть моя работа и мои воспоминания. Это гораздо больше, чем у многих, живущих здесь. Такая жизнь меня вполне устраивает.
Саманта сомневалась в искренности этих слов. Вряд ли кого-то может устраивать жизнь без друзей, без человеческого общения, без привязанностей. Спорить она не стала. Им предстоит работать вместе, мало-помалу она познакомится с Роном Грантом поближе.
— Будьте хозяйкой стола. Кстати, хотите кофе или шампанского?
— Шампанское за завтраком? Звучит потрясающе.
— Значит, шампанское.
У него были длинные, сильные пальцы. Красивые руки. Хорошо, что они не пострадали при взрыве.
Саманта невольно перевела взгляд на лицо доктора Гранта. Даже в полумраке было видно, как сильно изуродовал его шрам. Как же он выглядел пять лет назад, сразу после взрыва?
Пластические хирурги постарались, наверняка сделали все, что могли, но шрамы на душе невозможно исправить с помощью скальпеля. Этот человек пострадал сильно, быть может, слишком сильно. Саманта знала, что это за чувство: Боль внутри тебя, боль, которая не уходит, тлеет, словно раскаленный уголек.
Она пережила нечто подобное, но она не знала, что значит — потерять свою единственную любовь.
Возможно, это просто романтический бред. Она представляет Гранта героем классического романа, нечто вроде Рочестера из «Джен Эйр»…
Он заметил ее взгляд, и Саманта смущенно потупилась. Рука доктора слегка дрогнула, когда он разливал шампанское по высоким фужерам.
— Чертовски элегантно. Полумрак, шампанское и старинный замок. Если бы я не собиралась поработать, оделась бы соответственно.
— Вы и так прекрасно выглядите. Дик — вот кто у нас истинный ревнитель элегантности. Я, скорее, принадлежу к Клубу Оборванцев, если говорить о стиле.
— Оборванцы не живут в замках.
— Только не в Бен Блейре. Я никогда не избавлюсь от своего прошлого. Мало того, что я родился в портовом квартале, а это не самое лучшее место, так еще и не в той семье. Для очень многих я навсегда останусь Роном с Верфи, Роном-хулиганом. Те же Мейзы вряд ли снизойдут до меня, даже стань я лордом, пэром, да хоть принцем Уэльским.
— Ну, я тоже не могу похвастаться аристократическим происхождением.
— Я знаю.
Ответ удивил ее. Она мало с кем делилась своим прошлым. Пожалуй, вообще ни с кем. Да и прошлого у нее…
— Откуда же вы это знаете, если не секрет?
— Наводил справки. Нужны же владельцу замка рекомендации.
— Видимо, вы узнали и кое-что о моей частной жизни?
— Я знаю, что вы однажды были на волосок от смерти.
Она в смятении смотрела на темную фигуру, сидящую напротив нее. Этого не знал никто, ни одна живая душа…
— С этого места давайте поподробнее, Расскажите-ка мне, что вы знаете о моем прошлом?
Она откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. Жест защиты. Прикрытие. Хотя, разве можно прикрыть руками душу?
Рональд прекрасно понимал, что Саманта сейчас испытывает. Только вряд ли мог сказать ей правду. Правда не обрадовала бы девушку.
Он хотел знать о ней все — вот единственное объяснение его поступков. Он собирал о ней информацию по крупинкам.
Откуда она родом? Где жила, где училась? Была ли замужем? Любила ли кого-то?
Когда он начал собирать факты, то надеялся в глубине души, что-то как-то успокоит его странную и неуместную страсть, вспыхнувшую в груди с появлением в Бен Блейре рыжеволосой красавицы с грустной улыбкой и зелеными глазами.
— Итак, Рональд?
— Это просто факты вашей биографии. Ничего больше.
— Вот именно. Ничего больше. Так какие факты?
— Вы были сильно ранены. Ваше лицо было изуродовано. Кроме того, вы пережили пожар. Горели заживо. Это страшный опыт.
— Да. Настолько страшный, что я заставила себя забыть о нем. Заблокировала собственную память. И всю прошлую жизнь вместе с ней.
— Значит, вы вообще ничего не помните?
— Не совсем так. Я помню госпиталь. Там мне рассказали, что меня нашел какой-то фермер. Я была без сознания, вся в крови и обгорела так, что он вызвал не «скорую», а полицию. Решил, что я труп. Еще мне рассказали, что в сотне ярдов от того места, где меня нашли, была выкопана могила. По-видимому, тот или те, кто меня убивал, сочли, что я умерла. Слава Богу, не успели закопать. Или плохо закопали. Полиция пыталась выяснить хоть что-то, врачи бились со мной очень долго, но все безрезультатно. Я ничего не помню.
Темные глаза горели во мраке страшноватым и мрачным огнем, но Саманте было не страшно. Она больше ничего не боялась. Грант заставил ее вспомнить о том, что страшнее страха. Собственную смерть.
— Саманта? И вы совсем ничего не вспоминали? Ни разу?
— Нет, и не хочу даже пытаться. Насколько я понимаю, тот человек, который пытался убить меня, постарается завершить дело, если поймет, что я жива. Это я поняла в госпитале. Тогда я придумала себе имя и стала жить. Одна из медсестер устроила меня после выписки на курсы, так я научилась шить. Немного обучилась дизайну интерьеров. Хорошие рекомендации, правда? Почему вы меня наняли, Рон?
— Мне все равно, кто вы и кем вы были. Мне интересна Саманта Джонс, а не ее прошлое.
— Вы кому-нибудь говорили обо мне в Бен Блейре?
— Ни единой душе. Это было бы неправильно. Такое вмешательство ранит.