Книга Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод - Наталья Павлищева

Елена лежала бледная, жалкая в своей немощи. Такой её Телепнёв никогда не видел. Глинская, наверное, и мужу не показывалась со сна или в болезни, Иван если и видел её нагой, то только в полутьме, а чтоб вот так — без румян и белил — никогда. Сейчас на ложе лежала женщина такая, какая она есть на самом деле, а потому сразу постаревшая на десяток лет и сильно подурневшая. Брови без краски оказались совсем блёклыми, синюшные губы вытянулись тонкими ниточками, куда-то девался нежный румянец со щёк.

— Недужная я, Ваня, — голос был слаб, только глаза лихорадочно блестели. Елена впервые ждала от любимого сочувствия, а он смотрел и думал совсем о другом. О том, что столько лет отдал этой женщине, погубил свою душу, потерял любовь жены Любушки, опорочил своё имя... Для чего? Ради призрачной власти рядом с ней, которой никогда и не было? Все эти годы он попросту боялся за свою жизнь и жизни жены и детей. Сначала потому, что уничтожить мог великий князь Василий, стоило тому только захотеть. Потом сама Елена, если бы не угодил.

Иногда Телепнёв размышлял: догадывался ли о приязни своей жены к красивому воеводе сам Василий? Не может быть, чтобы не замечал, ведь умён. Тогда почему ни разу виду не подал? Князь даже перед смертью не обмолвился ни словом.

Елена протянула к нему слабеющую руку, зовя сесть рядом. Телепнёву было настолько неприятно видеть красавицу без её всегдашних ухищрений, что он боялся выдать себя взглядом. Чуть смутившись, пробормотал:

— Войти могут... Что подумают?

Княгиня всё поняла, горько усмехнулась:

— Когда это ты о таком заботился? Помру я скоро, Ванн. Недолго уже осталось...

Тот возразил:

— Что ты! Не смей даже о том думать!

Голос прозвучал фальшиво, это добавило страданий Елене, она снова горько усмехнулась:

— Вот и ты лжёшь! Лекари все говорят, что по весне встану, да не верится. Внутри всё словно выжжено, почернело. На кого дети останутся? Малы ещё... — Она говорила уже не для любовника, скорее просто для себя, понимая, что Телепнёв ей ничем помочь не может. Да и кто-то другой тоже. — Что с детьми станет, как бояре верх возьмут?

Чтобы хоть что-то сказать, Телепнёв бодро возразил:

— Ивана на княжение венчали же, он великий князь.

— Какой он князь, дитё совсем! Станут его бояре воспитывать, совсем никому не будет нужен. А за ним глаз да глаз требуется, нрав у Ванюши тяжёлый, его если не держать да не лелеять, много бед натворит... — И вдруг она даже приподнялась, глаза расширились: — А ты помнишь, что сказала Соломония мне тогда?

Телепнёв уже подзабыл и саму поездку, потому не сразу кивнул. Княгиня ждала, но не выдержала и напомнила:

— Что я сына рожу, у которого руки по локоть в крови будут! Которого вся Русь проклянёт! Это про Ваню, про него!

Обессиленная княгиня отвалилась на подушки, а Иван досадливо крякнул:

— Да что ж ты на сына-то! Мало ли чего старица скажет? Она вон и про своего говорила, а где он, где?

Глаза Елены неподвижно уставились в потолок, потом она перевела взгляд на Телепнёва и вдруг отчётливо произнесла:

— Жив он! Душой чувствую, что жив. Сколько ему ныне? Ивану осьмой, значит, её Григорию двенадцать? — Княгиня снова приподнялась, глаза безумно забегали по сторонам, руки вцепились в край постели, голос хрипел: — Пошли в суздальских землях поискать таких мальчиков! Его Шуйские прячут, жив он! Найди, слышишь, найди! В цепях приведи, чтоб здесь, передо мной валялся! Сама хочу с него шкуру спустить! Сама хочу ему глаза выцарапать! И ей тоже! Всех мальчиков такого возраста! А ежели его в Суздале не найдут, то по всей Руси ищи! Всех от десяти до тринадцати лет жизни лишить! Всех!!!

На губах Елены выступила пена, глаза стали совсем безумными. Захлебнувшись криком, она закашлялась и снова повалилась на подушки. Телепнёв ахнул:

— Что ты, как можно? Это же ребёнок!

— Пожалел?.. — хрипела княгиня. — А меня кто пожалеет? Пошёл вон!

Понимая, что дело может кончиться для него плохо, Телепнёв привычно решил идти на попятный:

— Хорошо, успокойся, княгиня, я найду сына Соломонии. Если он, конечно, жив.

— Княгиня... раньше Еленой звал... А проклятого и без тебя найдут! Ненавижу! Всех вас ненавижу! Уничтожить бы вашу Москву всю на корню! — От усилия она закашлялась. Телепнёв с ужасом смотрел на любовницу. Как же можно проклинать землю, на которой живёшь и которой правишь? От приступа ярости Елена совсем обессилела. — Ступай! — Глаза закатились, рука упала на край ложа. Но синяя жилка на ставшей вдруг тонкой шее билась, показывая, что хозяйка жива, только очень слаба.

Телепнёв вышел вон, вместо него в ложницу вбежала Аграфена, привычно караулившая у двери. Иван хороши понимал, что сегодняшний разговор Елена ему не простит, оставалось только решить, куда и когда бежать. Сердце захлёстывала горечь, он проклинал тот час, когда попался на глаза красавице-княгине. и своё безволие. Мало ли на кого смотрела Елена при старом муже? А в сети попал только он. «Сам виноват, — вздохнул Телепнёв, — наливаться не на кого».

Спасла его смерть Елены. Но спасла ненадолго.

Чтобы избежать прощания мальчиков с матерью, Шуйский объявил, что у неё, должно, моровая болезнь, потому допускать к княгине князя Ивана никак нельзя, опасно. Никто не возражал, хотя все прекрасно понимали, что никакого мора у Елены не было, попросту отравили. Но ничего расследовать не стали, слишком радовалась Боярская дума кончине правительницы. Похоронили быстро и без особых почестей, отговорившись и с тем же мором, митрополит даже отпевать не захотел. Только в Вознесенском девичьем монастыре, где была захоронена, наспех прочитали заупокойную, и всё. Таких ли почестей желала Елена Глинская, когда стремилась на русский престол? Такого ли ждала? Но получила по заслугам, не считалась ни с Русью, ни с Москвой, и Москва с ней не посчиталась.

К власти снова пришли бояре, ведь маленький князь сам ничего не мог. Горько плакали только двое княжичей и мамка Аграфена Челяднина. Телепнёв метался, пытаясь придумать, куда бы бежать, и ничего не мог сделать. На Руси везде достанут, а в Литву или в Казань нельзя, сам их обидел. Конечно, первыми получили сполна именно эти двое — брат и сестра Иван Телепнёв и Аграфена Челяднина. Сколько маленький Иван ни просил бояр, как ни валялся в ногах, цепляясь за подол своей воспитательницы, уговорить не удалось, мамку Аграфену насильно постригли в дальний монастырь в Каргополе и забыли о её существовании! Ивана Телепнёва-Оболенского по прозвищу Овчина бросили закованного в цепи в тюрьму, где привычно уморили голодом. Несколько лет на ложе княгини обернулись для Ивана Фёдоровича тяжкой смертью и проклятиями многих людей. Из-за любовной связи с Еленой Глинской никто не помянул добрым словом хорошего полководца, даже собственная жена, сильно обиженная мужем, ни слезинки не проронила, выслушала сообщение и кивнула:

— Заслужил!

Аграфена долго вспоминала оставшегося полным сиротой маленького князя: кто его накормит, кто спать уложит? Некому, на бояр надежды мало, им власть нужна, а не сам княжич. Челяднина привычно называла Ивана княжичем, хотя того и венчали на царство. Мамка почти не вспоминала княгиню, только раз сама себе усмехнулась: не рвалась бы к власти, была бы жива. Слишком уж вдовая княгиня хотела сама править, а ещё слишком не любила всё русское, почти ненавидела. Вот и поплатилась.