Книга Маска Димитриоса - Эрик Эмблер

Он был не намного больше, чем магазин, но каким-то непостижимым образом вмещал пять столов. Два стола были заняты группой мужчин и женщин, которые очень шумно ели суп. Они присели за третий. Усатый мужчина в рубашке и зеленом суконном фартуке лениво подошел и обратился к ним на гладком болгарском.

«Видимо, нужно что-то заказать», — решил Латимер.

Марукакис сделал заказ официанту, тот покрутил усы, отошел от них и что-то крикнул в темную дырку в стене, которая выглядела как вход в подвал. В ответ раздался еле различимый голос. Вскоре официант вернулся с бутылкой и тремя стаканами.

— Я попросил принести водку, — объяснил Марукакис. — Надеюсь, вам нравится.

— Конечно.

— Я рад.

Официант налил три стакана, один взял сам, кивнул Латимеру и, запрокинув голову, выпил свою порцию до дна. А потом ушел.

— A votre santé,[8] — вежливо сказал Марукакис. — А теперь, — продолжил он, поставив стакан, — когда мы вместе выпили и стали друзьями, я могу сказать честно.

Марукакис поджал губы и нахмурился.

— Не выношу, — вдруг выпалил он, — когда люди говорят неправду. Я грек, а греки нутром чуют ложь. Именно поэтому бизнесмены из Греции так успешны во Франции и Англии. Как только я прочитал рекомендательное письмо, я почувствовал ложь. И даже больше, чем просто ложь. Если вы думаете, что я поверил тому, что интересующую вас информацию можно использовать в roman policier, то это прямое оскорбление моих умственных способностей.

— Извините. — Латимеру стало неловко. — Просто причина настолько необычна, что я не решился ее озвучить.

— Как-то раз я дал подобную информацию, — сурово сказал Марукакис, — автору введения в европейскую политику для американцев. Когда я наконец прочитал результат, мне было плохо целую неделю. Плохо, понимаете, не физически, а морально. Я уважаю факты, а эта книга принесла мне страдания.

— Я не пишу книгу.

Марукакис улыбнулся:

— Вы, англичане, так легко смущаетесь… Послушайте, давайте заключим сделку. Я предоставлю вам информацию, а вы назовете свою необычную причину. Идет?

— Идет.

— Отлично.

Перед ними поставили суп: густой, со сметаной, щедро приправленный специями. Пока они ели, Марукакис заговорил:

— Когда цивилизация умирает, политический авторитет приобретает не тот, кто отличается прозорливостью диагноста, а тот, кто наилучшим образом умеет обращаться с больным. Невежество дарует этот знак отличия посредственности. Хотя остается еще авторитет, который можно носить с неким достоинством. Им обладают либеральные лидеры партий, в которых есть непримиримые разногласия. Это достоинство обреченных людей, так как вне зависимости от того, примутся ли эти крайности за взаимное уничтожение или одна из них одержит победу, лидеры обречены: им придется или терпеть народную ненависть, или умереть мучениками.

Так и произошло с месье Стамболийским, лидером Болгарской крестьянской аграрной партии, премьер-министром и министром иностранных дел. Аграрная партия, столкнувшись с организованным протестом, была обездвижена, ее подточили собственные внутренние конфликты. Она умерла, так и не предприняв ни единого решительного шага в свою защиту.

Началом конца стала конференция в Лозанне в начале января 1923 года, вскоре после возвращения Стамболийского в Софию.

23 января правительство Югославии (впоследствии Сербии) выдвинуло официальный протест Софии против серии вооруженных налетов, совершенных болгарскими комитаджи[9] на югославской границе. Через несколько дней, 5 февраля, состоялось представление по поводу основания Национального театра в Софии, на котором присутствовали король и принцесса. В правительственную ложу с министрами бросили бомбу. Бомба взорвалась, и несколько человек получили ранения.

И авторы, и цели этих актов насилия были ясны и понятны.

С самого начала Стамболийский проводил политику уступок и примирения. Отношения между Болгарией и Югославией стремительно налаживались. Но тут вмешались македонские автономисты — печально известный Македонский революционный комитет, действующий как на территории Югославии, так и на территории Болгарии. Страшась того, что дружба двух стран может повлечь совместные действия против них, македонцы пытались все испортить и ликвидировать Стамболийского, их врага. Атаки комитаджи и происшествие в театре ознаменовали начало периода организованного терроризма.

8 марта Стамболийский сделал смелый ход, заявив, что тринадцатого Народное собрание будет распущено, а в апреле состоятся новые выборы.

Для реакционных партий это означало катастрофу. В эпоху аграрного правительства Болгария процветала. Крестьяне единодушно стояли за Стамболийского. Выборы лишь укрепили бы его позицию. Внезапно в Македонский революционный комитет потекли деньги.

В это же время готовилось покушение на Стамболийского и его министра железных дорог, Атанасова, в Хаскове, на фракийской границе. В последний момент террористов взяли. В адрес полицейских чиновников, ответственных за подавление деятельности комитаджи, включая префекта Петрича, стали поступать угрозы. Из-за этих угроз выборы отложили.

4 июня полиция предотвратила покушения на Муравиева, военного министра, и Стоянова, министра внутренних дел. Молодого армейского офицера, получившего задание убить Стоянова, застрелили. Также стало известно, что в Софию прибыли и другие молодые офицеры. Их, конечно, тут же начали разыскивать. Но полиция уже теряла контроль над ситуацией.

В этот момент Земледельческому народному союзу следовало дать в руки крестьян оружие и повести их за собой. Однако вместо этого они начали политическую игру сами с собой. Они считали своим врагом Македонский революционный комитет, небольшую банду террористов, совершенно неспособную устранить правительство, защищенное сотнями тысяч голосов крестьян. И не смогли почувствовать, что активность комитета — лишь дымовая завеса, за которой неуклонно готовились к наступлению реакционные партии.

В полночь 8 июня все было спокойно. Девятого к четырем утра всех членов правительства Стамболийского, за исключением самого Стамболийского, взяли под стражу. Ввели военное положение. Лидерами государственного переворота стали реакционеры Цанков и Русев, причем ни один из них никогда не был связан с Македонским комитетом.

Стамболийский попытался сплотить крестьян, но было слишком поздно. Несколько недель спустя его с немногими сторонниками окружили в загородном доме за несколько сотен миль от Софии. Вскоре при неясных обстоятельствах он был застрелен.

Именно так, со слов Марукакиса, Латимер разложил по полочкам факты у себя в голове. Этот грек мог заговорить зубы любому и был склонен при каждом удобном случае уходить от фактов к теории революции. Латимер допивал уже третий стакан чаю, когда повествование наконец-то подошло к концу.