Книга Этот прекрасный сон - Тереза Маммерт

Черт! Я подъехал к больнице на двадцать минут раньше. Солнце уже исчезло за высокими домами. Приглушенное завывание сирены «скорой помощи» заглушало стук моего сердца. Я что – нервничаю? Раньше я никогда особо не беспокоился о впечатлении, которое произведу на девушку, и нынешнее волнение было мне внове. Я даже подумал, не бросить ли это дело. Но тут на крыльце появилась Эйвери в белом топе на бретельках и в джинсах, подчеркивающих плавные изгибы ее фигуры. Поняв, что отступать поздно, я прислонился к дверце машины, сунул руки в карманы и стал ждать, когда Эйвери встретится со мной взглядом.

Заметив меня, она широко улыбнулась. На щеках появились ямочки. Ребята из «скорой» рассказывали мне, что человек чувствует, если в него попадает молния. Тогда я смеялся, но сейчас мои ощущения были именно такими. Прежде чем подойти ко мне, Эйвери замешкалась, будто тоже думала слинять. Поправив ремешок сумочки, она несколько секунд смотрела на меня, потом заморгала и опустила глаза. Сзади, в двух шагах, я увидел ее подружку. Она заметила, что я уже подъехал, и тронула Эйвери за плечо. Эйвери усмехнулась, Деб что-то прошептала и громко расхохоталась, попутно вручив ей какие-то деньги. Эйвери, цокая каблучками на длинных ногах, уверенно зашагала ко мне, но эта уверенность не гармонировала с выражением ее лица. Деб направилась к своей машине. Эйвери в последний раз бросила взгляд на подругу и остановилась в паре шагов от меня.

– Я не была уверена, что ты придешь.

Она посмотрела мне в лицо и наморщила нос, пожалев о собственных словах.

– Деб ставила против меня? – спросил я, глядя на бумажку, скомканную в руке Эйвери.

– Нет, против меня. Она думала, я пойду на попятный.

Кивнув, я прикинул, о чем это может свидетельствовать.

– Тогда давай поехали, пока ты не дала деру.

Я взял ее за талию, подвел к машине с другой стороны и открыл дверцу переднего пассажирского сиденья.

– Кто бы мог подумать, что ты такой джентльмен! – сказала Эйвери, проскользнув в салон.

Я закрыл дверь и заспешил на свое место, с трудом сдерживая себя, чтобы не побежать трусцой – так мне не терпелось начать наш вечер. Заведя машину, я поежился: из колонок грянула «Эй-си-ди-си».

– Переключи, если хочешь, – пробормотал я, протягивая руку к плееру и уменьшая звук.

– Нет, мне нравится эта группа.

Выруливая со стоянки, я чувствовал на себе взгляд Эйвери. Когда мы проезжали мимо Деб, она провела пальцем по горлу, показывая, что меня ожидает, если я обижу ее подругу.

– Так… куда мы едем?

Я прокашлялся и, глядя перед собой, влился в поток машин.

– Ты проголодалась?

Эйвери кивнула.

Я понятия не имел, что ей нравится, но наше свидание могло оказаться первым и последним, поэтому мне хотелось включить в программу все. Эйвери взглянула на заднее сиденье и заулыбалась еще шире:

– Надеюсь, ты не сам готовил?

– Разве ты не видишь, что брови до сих пор при мне?

Когда Эйвери удивленно на меня посмотрела, я опять прокашлялся, внезапно занервничав. Я ехал на свидание с девушкой, которой нравились мужчины вроде Розенберга. Правильно: я должен был удвоить усилия.

– Нет, мэм. Сам я не готовил. Не сегодня.

Мы выехали из города и покатили по деревенским дорогам среди невысоких холмов. Когда я остановился у задних ворот автосвалки Бада, Эйвери напряглась и вытянула шею, оглядывая бесконечные ряды искалеченных машин:

– Я так и знала. Ты привез меня сюда, чтобы убить.

Рассмеявшись, я припарковался и выключил двигатель. Как только мои фары погасли, луч яркого света упал на белую простыню, абы как наброшенную на груду искореженного металла.

– Идем. – Открыв свою дверь, я взял с заднего сиденья таинственную коробку и другую простыню, похожую на ту, что висела перед нами.

Эйвери, поколебавшись, тоже вышла из машины. Я расстелил ткань на клочке травы перед машиной и сел.

– Я подумал, что, раз мы оба не любим, когда чья-то болтовня мешает нам смотреть кино, это для нас почти идеальный вариант. На целых тридцать акров вокруг ни души.

– Сказал серийный маньяк, – отрезала Эйвери.

Я поджал губы, но обижаться на нее, когда она так на меня смотрела, было трудно.

– Здесь никто не будет разговаривать.

Эйвери моргнула и, кивнув, огляделась по сторонам.

– Ты, Джош, и правда очень предусмотрительный.

Мы помолчали, слушая, как где-то вдалеке трещат сверчки.

– Погоди, – усмехнулся я. – Еще не все готово. – Когда я вытащил из коробки завернутую в полиэтилен тарелку с пирогом миссис Чиприани, у меня заурчало в животе. – После фильма выберешь себе машину.

– Что? – Эйвери сморщилась, окинув взглядом горы ржавого хлама.

– Не обращай внимания на вид. Я могу починить любую так, что будет как новая. Они, наверное, не раз переходили из рук в руки, но если отнестись к ним с любовью, они ответят тем же. Тебе нужно что-то, что тебя защитит. А не какая-нибудь дорогая, но ненадежная ерунда.

Эйвери приподняла брови:

– Мы по-прежнему говорим об этих машинах?

Меньше всего мне хотелось напоминать ей о Розенберге. Я представлял себе, как выгляжу в сравнении с ним и ему подобными – зрелыми состоявшимися людьми. Сам я не дозрел пока даже до того, чтобы связать себя кредитом на новую машину. Не говоря уж об отношениях с девушкой.

– Ну да. А еще мы собирались составить список вещей, которые ненавидим. Помнишь?

– Тут все просто, – рассмеялась Эйвери. – У меня следующий пункт – Рождество.

– Не любишь праздновать день рождения малыша Иисуса?

Она фыркнула:

– Нет, мне просто не нравятся приготовления к нему. Потом все равно что-нибудь обязательно идет не по плану.

– Жизнь – вообще малопредсказуемая штука, – согласился я. – Но объясни поподробнее: нетрудно догадаться, что за этим твоим заявлением стоит какая-то детская травма.

– После… – Улыбка исчезла с ее лица, и она мысленно унеслась куда-то очень далеко. – В последнее время я встречаю Рождество в одиночестве. Думаю, не стоит говорить об этом на первом свидании.

– А как было раньше?

– Моя мама была еврейкой. Другие дети в школе не переставая болтали о елках, и я им, наверное, немножко завидовала, – призналась Эйвери.

Ее губы сжались, но через секунду она расхохоталась, и смех эхом разнесся по свалке автомобильного хлама. Это оказалось заразным: скоро у меня самого заболели щеки от улыбок.

Я раскрыл рот, чтобы спросить еще что-нибудь, но фильм начался, и мы оба повернулись к импровизированному экрану. Я откинулся назад, опершись на локти, а Эйвери прилегла на бок. Заглянув под целлофан, она увидела на тарелке домашний яблочный пирог и расплылась в широкой улыбке. Как и у меня, у нее не было постоянного распорядка дня. И она тоже жила одна. Значит, ей часто приходилось, сидя перед телевизором, поедать ужин, принесенный из ресторана.