Книга Коричневые башмаки с набережной Вольтера - Клод Изнер

– Херувимчик! Белинда! Не надо грызть брюки месье Легри! Фу! – прикрикнула Рафаэлла де Гувелин на шиппера и мальтийскую болонку, взявших в осаду стремянку, на которую забрался Виктор. – Ах, друг мой, какое облегчение очутиться у вас тут, в тишине и спокойствии. Как замечательно, что здесь больше никого нет – мне так нужно отдохнуть от суеты! – Она сняла пальто с накладными плечиками и подхватила собак на руки.

– Вам повезло, что лавка оказалась незаперта – мы вообще-то проводим опись, – сказал Виктор, осторожно слезая со стремянки. – Ваши крысоловки уже утихомирились? Не растерзают меня, если я спущусь?

– Крысоловки?.. Ах, месье Легри! Простите их, они у меня сегодня немного разнервничались – я водила их на кладбище Пер-Лашез, мы каждый месяц туда ходим погрустить у могилы бедняжки Бланш де Камбрези. Какая ужасная смерть – сгореть заживо на Благотворительном базаре[35]! А ее овдовевший супруг теперь якшается с той бесстыдной дамочкой, которая выступала в кабаре и снималась в синематографе полуголая!

– Вы о княгине Максимовой?

– О княгине? Она потеряла титул! Ее мужу, полковнику конной гвардии императора Николая Второго, надоело быть всеобщей мишенью для насмешек из-за поведения этой… этой…

– Потаскушки? – подсказал Виктор.

– О, месье Легри, я бы никогда не решилась использовать подобное определение! Я бы сказала «дамы полусвета». Но позвольте-ка, я же пришла по делу… – Рафаэлла де Гувелин достала из сумочки выпуск «Иллюстрасьон», что было весьма опрометчиво с ее стороны: собаки немедленно завертелись, пытаясь обрести свободу. Хозяйка, не обратив внимания на их маневры, продолжила: – Я уже несколько месяцев разыскиваю роман-фельетон, печатавшийся здесь. Он называется «Необоримое обаяние».

– Не слыхал о таком. – Виктор демонстративно зевнул.

Но Рафаэллу де Гувелин это не обескуражило. Она помахала газетой у него перед носом:

– Это история одного офицера пеших егерей по имени Жан Вальжан[36]…

– Вы уверены? – поднял бровь Виктор.

Дама поправила очки.

– Да… Нет… Собственно, не суть важно. Так вот, этот Жан собирается жениться на Одетте де Рибейран и вдруг узнаёт, что отец невесты, маркиз де Рибейран, является также и его отцом!

– Какая… интрига! И кто же не поленился это издать?

– Лемер. А дальше еще увлекательнее! Офицер отказался поверить в столь чудовищное совпадение, и тогда открылась еще более ужасная, леденящая душу правда: он оказался плодом любви одной из маркизовых любовниц и прусского офицера!

– Ух ты ж! Надеюсь, это не стало причиной дипломатического конфликта? К моему величайшему сожалению, у нас в ассортименте нет сего шедевра.

– Но вы же можете протелефонировать издателю! Уж месье Мори на вашем месте знал бы, что делать. Я его подожду.

– Месье Мори сейчас в Англии с моей тещей.

Рафаэлла де Гувелин покраснела, поставила – почти швырнула – собачек на пол, распутала их поводки, схватила пальто, подобрала юбки и устремилась к выходу. У двери она чуть не упала в объятия высокого мужчины в костюме черного бархата и вандейковской шляпе – он вовремя отшатнулся, тем самым избежав пощечины.

– Что за муха укусила сию перезрелую, но все еще аппетитную нимфу, Легри?

– Ломье?! Вы что, пьяны?

– Ну, принял бутылочку белого сансерского – подумаешь, – пожал плечами художник Морис Ломье. – Мне надо было утешиться. Представьте себе, мы с Мими втайне от всех сегодня на рассвете уехали из Бюта – на счету ни гроша, Дюфайель нас обобрал! Сбежали от кредиторов, если сказать прямо. Бросили всё – мебель, барахло… Мими в отчаянии, ревмя ревела всю дорогу. Запрыгнули в двуколку, которую наш сосед с улицы Лепик, Шарль Леандр, ну, тот, что шаржи рисует, нанял в складчину с Эмилем Гудо и Фернаном Пеле из «Кабаре Четырех Муз», – и поминай как звали. Катились не останавливаясь до набережной Орсэ…

– А я-то думал, у вас отбоя нет от заказов на портреты новорожденных…

– Буржуа предпочитают фотографировать своих отпрысков голенькими, разложенными на пузе на какой-нибудь звериной шкуре.

– Так вы, стало быть, теперь без крыши над головой? Если нужна моя помощь, я постараюсь что-нибудь… – без особого энтузиазма начал Виктор.

– Это было бы шикарно, но пока мы кое-как устроились, – махнул рукой Морис Ломье. – Один знакомый военный из окружения Фора[37] дал нам временное пристанище в правительственной конюшне – клетушка без удобств, провоняем, конечно, кожей, воском и потом, но он обещает вскоре переселить нас в настоящую жилую комнату в ремонтных мастерских по соседству с шорным цехом. И кто знает, может, не сегодня завтра освободятся офицерские апартаменты. В общем, обживемся за государственный счет, нищенствовать не придется – звезды по-прежнему мне благоприятствуют. Разумеется, я не откажусь от скромной финансовой поддержки… Пардон, надеюсь, от меня не воняет лошадиным навозом?

Виктор невозмутимо вложил синенькую банкноту в увядший экземпляр «Цветов зла» и засунул томик в карман редингота Ломье.

– Бодлер! – восхитился художник. – Мой любимый поэт! Премного благодарен, Легри, за столь редкое издание с такой изумительной иллюстрацией в синих тонах. За нее выражаю вам признательность отдельно. До скорого!

– Ваш покорный слуга, – процедил сквозь зубы Виктор. – Жозеф! – крикнул он, когда за художником закрылась дверь лавки. – Где вы прячетесь?

– Тут я, наверху. Уже можно спуститься? Шакалы разбежались?

– Спускайтесь скорей, я умираю от одиночества!.. Что у вас стряслось? Вид неважнецкий…

– Матушка расхворалась, я проводил ее домой, на улицу Сены.

– Надо было остаться с ней.

– Да ничего страшного – просто переутомилась. Айрис за ней присмотрит. Слыхали новость? В ночь на Новый год убит надомный книготорговец. Его примотали бечевкой к стулу и истыкали ножом. Вы с ним, случайно, не были знакомы? Некий Состен Ларше.

– Нет. Жозеф, я подозреваю, что вы тоже переутомились и попросту удрали подальше от домашнего очага, оставив жену и матушку на растерзание Пиньо-младшему. При таких обстоятельствах вам будет позволительно отдохнуть в апартаментах Кэндзи, я за вас поработаю.

– Я ж не сахарный, от трудового пота не растаю!

Сахар?.. Безумная идея то появлялась, то исчезала, маячила на краю сознания, играла в прятки со здравым смыслом.

Труп Жоржа Муазана лежал на стопках книг. Риск велик, тело начнет разлагаться, к тому же оно не уместится там, куда его предполагается поместить. Нужно принять какие-то меры…