Книга В объятиях дождя - Чарльз Мартин

В заведении Кларка было два зала. Один из них напоминал музей. Было ясно, что хозяин коллекционирует блюда из китайского фарфора и чучела животных: тут были олени, еноты, крокодилы и – совы. Это была солидная коллекция, и хозяин явно ею гордился, почему все стены почти сплошь были заняты экспонатами. А цель у хозяина была двойная: он заботился не только о познавательной стороне дела, но и о том, чтобы посетители в ожидании еды не соскучились, поскольку редко приходилось ожидать предвкушаемого блюда меньше часа, а вот кларковские экспонаты отвлекали внимание и родителей и детей. Тем не менее, по мере того, как часы тикали, количество блюд в меню все сокращалось.

Открытый деревянный настил с верандой возвышался над лоном вод на фут-два, что зависело от прилива. Если он был выше обычного, то волны захлестывали пол и перекатывались через ноги обедающих. Впрочем, их взгляды, как правило, были прикованы к плавающим вокруг ребятишкам. Деревянные столики были старые, с облезшей краской, грязные, испещренные резными надписями, обещавшими все виды любви. Тут и там встречались глубоко врезанные в дерево инициалы, некоторые, правда, уже соструганные, а были просто перечеркнутые, с означенными вместо них новыми именами.

Так как основная масса посетителей предпочитала внутренний зал, то несколько столиков на открытом воздухе были не заняты, и Мэтт, пройдя шаркающей походкой через этот лабиринт, выбрал затененный столик в углу. Он сел лицом к «Дубам» и реке. Когда требовалось, Мэтт мог притвориться здоровым, ведь он практиковался много лет, только не всегда и не очень хорошо получалось.

Опершись на стол, Мэтт осматривал присутствующих. Проведя семь лет в больнице, он с особым вниманием воспринимал малейший жест, звук, оттенок цвета. Через полминуты появился официант, покрытый мучной пылью, забрызганный пятнами жира и явно не ограничивающий себя в питании. Появился он с огромной чашкой из красного пластика, до краев наполненной чаем с лимоном, и поставил ее, частично расплескав, на стол. Прежде чем официант успел раскрыть рот, Мэтт схватил чашку обеими руками и осушил ее в пять глотков, облив при этом всю грудь. Сидевшие за соседним столиком оглянулись на его громкое хлюпанье.

– Эй, приятель, – сказал официант, быстро проглядывая уже полученные заказы. Открыв чистый лист в блокноте, он окинул любознательным взглядом мокрую одежду Мэтта, – водичка-то как, теплая? Так что бы вы хотели заказать?

Мэтт смерил официанта ответным взглядом, громко сглотнул и вытер капли чая на подбородке.

– Я бы хотел получить двойную порцию креветок, порцию сомятины, три порции жареного картофеля, а также картофельные чипсы и, – Мэтт указал на чашку, – еще чаю.

– И вы все это получите, – официант закрыл блокнот, сунул его под ремень в непосредственной близости от копчика и направился к выходу, но, пройдя мимо пары столиков, оглянулся: – А это все для вас или ждете подружку?

Чтобы объяснить все, как оно есть, Мэтту пришлось бы углубиться в подробности, поэтому он свел объяснение до минимума:

– Только для меня.

Официант улыбнулся и хлопнул себя по ляжке:

– Но ведь это куча еды! Справитесь?

Мэтт кивнул, и официант пожал плечами:

– О’кей, тогда готовьтесь! Сейчас все принесу.

В этот вечер не досаждали ни москиты, ни другие мошки, и пока дует бриз, они не прилетят, однако если ветер хоть на минуту утихнет – веранда сразу же опустеет.

Мэтт медленно потягивал чай, наблюдая за происходящим. Рыжая официантка с бронзовым загаром и потому не нуждавшаяся в макияже, в темных очках, сдвинутых на макушку, усаживала за соседний столик двух туристов. Женщина была маленькая, в туфлях на высоких каблуках. Поджатые накрашенные губы, вздернутый подбородок, приподнятые плечи, трикотажная кофточка с коротким рукавом, выгодно подчеркивающая силиконовую грудь стоимостью в пятнадцать тысяч долларов, – все это давало понять, что перед ним королева здешних мест.

Прежде чем сесть, женщина оглядела сиденье, поморщилась, схватила пару салфеток со столика, что находился рядом, одной вытерла сиденье, накрыла его второй и осторожно села, но так, чтобы не касаться белыми шортами деревянной поверхности стула. Официантка вернулась с двумя стаканами чая и снова исчезла в недрах кухни.

Женщина с густо накрашенными губами выжала в стакан ломтик лимона и сделала это по всем правилам, пользуясь вилочкой, а затем выпятила великолепно загрунтованные губы, поднесла к ним чашку, отпила, сжала губы, икнула и выплеснула чай за ограду с таким видом, словно ей подали прокисшее молоко. Развернув салфетку и ухватив ее за кончики большим и указательным пальцами, она начала протирать язык.

Мэтт давно уже наблюдал за поведением людей. Будучи в лечебнице, он не имел возможности контактировать со многими человеческими особями, но это не означало, что он не питал к ним интереса. Женщина показалась ему объектом, достойным внимания, и он стал наблюдать, как она полирует язык салфеткой. Официантка, заметив, с каким отвращением она это проделывает, покинула свой пост у стойки, где вытирала серебряные приборы и сворачивала салфетки в трубочку, и Мэтт теперь внимательно наблюдал за тем, как, покачивая бедрами в слегка выцветших джинсах, она торопливо направляется к женщине.

В то же самое время другая официантка лет двадцати с хвостиком положила на его столик салфетку и закрыла старательно вырезанную ножом надпись: «Бобби любит Сьюзи».

– В чем дело, милая? – поинтересовалась у женщины рыжая официантка Дикси – бейдж с ее именем был прикреплен сзади к широкому кожаному поясу.

– Господи, – проворчала силиконовая посетительница, – что такое вы подсыпаете в чай?

Но Дикси и глазом не моргнула. Она и раньше встречалась с подобными клиентками. У этой на груди висела золотая цепочка с золотыми же буквами, слагавшимися в слово «Мисси». Одним концом цепочка была прикреплена к тонкому золотому ожерелью, а другой конец пропадал в расщелине на груди. Дикси, между прочим, нравилось иметь дело с такими привередами, а Мэтт от интереса даже подался вперед, почти забыв, что за ним тоже могут наблюдать. Дикси взяла стакан капризницы, понюхала, основательно из него хлебнула и языком погоняла чай во рту, прежде чем проглотить. Вытерев губы салфеткой, свисавшей с правого запястья, она из грациозной, изящной гончей превратилась в положительного, уверенного в себе бульдога.

– А мне этот вкус нравится, сладкая моя, – протяжно, по-южному, произнесла она и, жмурясь от удовольствия и широко улыбаясь, поставила стакан перед Мисси, запечатлев на нем и свой след от губной помады.

Мисси, у которой даже челюсть отвисла от подобной наглости, схватила стакан двумя пальчиками и швырнула его в воду, возопив при этом: «Рокко!»

Рокко, восседая в самой дорогой волосяной накладке, вживленной в кожу головы, сосредоточенно читал меню и прикидывал в уме, стоит ли заказывать закуску из крокодильего хвоста и с подливкой, поэтому вопль спутницы был сейчас крайне нежелателен для него. Его розовая шелковая рубашка была расстегнута чуть не до пупа, а темная поросль курчавилась практически до подбородка. На груди его висела золотая цепь толщиной в собачий ошейник, запястье украшали часы «Ролекс», усыпанные бриллиантами. У женщины – подметил Мэтт – были точно такие же. «Интересно, – подумал он, – когда она получила их в подарок? До того, как он водрузил на ее палец обручальное кольцо с огромным камнем, или после?» А камень был словно из юрского периода существования Земли.