Книга Шахта - Антти Туомайнен

– У меня была встреча с одним любопытным типом, – ответил ей.

– Ясное дело, – сказала она, сморщила губы и бросила взгляд на пакеты. – И ты решил подойти к ней по-серьезному.

– Будет итальянское. Точно пока не знаю, но что-нибудь alla Italia.

Паулина завязала шейный платок. Я почувствовал аромат духов.

– Вернусь, как только наши избранники решат разойтись.

– Избранники? Ты имеешь в виду депутатов?

– Мы же обсуждали это. У нас сегодня важный день.

– Точно, – ответил я, хотя не помнил ни слова из того разговора.

В прихожую вернулась Элла. Я дал ей упаковку пластин для лазаньи, сказал, чтобы унесла ее в шкаф. Паулина уже надела пальто и поправляла платок перед зеркалом. Прибежала Элла. Паулина чмокнула ее в голову, оставив на волосах легкий отпечаток помады. Ничего не сказал. Уже из дверей Паулина пожелала хорошо провести вечер.

«И тебе не закашляться, если кто из коррупционеров под юбку полезет», – подумал я.

Подумал и о другом.

Компания «Финн Майнинг». Суомалахти. Антеро Косола. Ночные работы на территории рудника. Парковка у казино. Два евро. Кари Лехтинен. Исчезнувшие записи. Марьо Харьюкангас. Шеф-редактор Хутрила и его странная уклончивость. Паулина. Наши с ней холодные отношения и субботние гости. Отец. Он прежде всего. Чем меньше я старался о нем думать, тем больше места он занимал в моих мыслях. Отец. Эмиль. Кто – отец или Эмиль – я не знал.

Я ничего не сказал Паулине о том, что встреченный мною любопытный тип был моим отцом. Даже не знаю, почему не сказал, быть может, когда-то я слишком долго ждал его возвращения, быть может, мысль о встрече уже просто истончилась и исчезла, растворилась подобно выдохнувшейся страсти или навязчивой идее.

А это отцово (или Эмиля) объяснение своему возвращению: мне тридцать, как и ему, когда он уехал. Точнее, исчез. Пожалуй, такое объяснение ничем не лучше и не хуже любого другого и, кроме того, это было его объяснение. Да уж, жизнь редко предлагает ответы, подходящие для всех в одинаковой мере.

Элла с аппетитом съела котлеты и пюре, приготовленные Паулиной. Я ей сказал, что котлеткой она, поди-ка, придавила плохую бяку в животике и все прошло, в ответ она весело рассмеялась. Можно дать яблочка. Оставил тарелки, приборы и нож для фруктов на столе – успею прибраться позже до прихода Паулины, и мы перешли в гостиную. Включил канал с мультиками.

Взял на диван ноутбук с мыслью сделать несколько вещей. Оно и раньше срабатывало, так что и сейчас должно сработать: начинаешь с чего-нибудь, с чего угодно, в какой-то момент текст захватывает и сам начинает двигать твоей мыслью. Сейчас с поправкой на то, что рядом сидит двухлетняя принцесса, требующая к себе внимания.

Пытаюсь балансировать между диваном, компьютером и Эллой. Играю с ней минуту, другую – делаю наброски. Тут же лезу на коленях за пультом под стеллаж, потому что ей так хочется. Составляю список людей, с которыми нужно бы сделать интервью. Перечисляю всех, кого удается вспомнить, о ком думал. Бегу за Эллой на кухню, веду ее за ручку обратно в гостиную. Сажусь на диван, на ум приходит рассказ Похьянхеймо. Иду за телефоном на кухню и нахожу его номер. Подхватываю Эллу, прежде чем она перекрутит провода за телевизором, и усаживаю ее посреди комнаты. Там она оказывается среди своих игрушек и, если мне повезет, придумает себе занятие на несколько минут.

Из телефона вырвались треск и хруст, как будто рухнула плотина. Похьянхеймо крутил педали. Дома. Он еще при встрече сказал, что после того, как его старшая дочь съехала, он сделал из ее комнаты храм велосипедного спорта, приделав к полу тренажер, а на стену напротив повесив экран, на который можно было проецировать разные маршруты. По его словам, это было лучшее, чем можно заниматься в Финляндии зимой. Спросил у него, кто лучше всех знал Лехтинена. Похьянхеймо, тяжело дыша, сказал, что, пожалуй, это он, но и он не особенно хорошо, вернее сказать, никак.

– Кроме вас, – сказал я, – неужели никто ничего о нем не знал?

Похьянхеймо сказал что-то, но в разговор вмешалось дребезжание. Я переспросил.

Схватил Эллу за руку как раз в тот момент, когда она попыталась покрепче ухватиться за экран ноутбука.

Спустя мгновение я снова услышал голос Похьянхеймо.

– Дочь. Должно быть.

Он говорил по слогам, наверное, взбирался в виртуальную горку. Я уточнил, чья дочь.

– Лехтинена.

– Как зовут?

– Ни малейшего понятия.

Я поблагодарил его и выключил телефон. Затем позвонил Рантанену, который – я еще не успел ничего сказать – сообщил, что сегодня он отдыхает. Голос звучал на фоне ресторанного шума. Отчего-то я представил, как он крепко засел в своем всегдашнем кабаке и, развалившись в бархате кресла перед столом из темного дерева, накидывает полтинники один за другим.

– Кари Лехтинен, – начал я без предисловий. – Работал у нас. Помнишь?

– Крепким был выпивохой, один раз даже вместе накатывали.

– Помнишь его дочь?

Некоторое время я слышал только звуки ресторана.

– У тебя же есть женщина, – сказал он.

– Я вообще не о том сейчас.

– Конечно нет. Никогда не встречал.

– То есть ты не знаешь, – сказал я почти удрученно.

– Знаю, – ответил Рантанен и после небольшой паузы продолжил: – Маарит. С чем это связано?

– С Кари Лехтиненом.

– Я догадался. Как?

– Он был хорошим журналистом и интересным человеком.

– Можно и так сказать.

– Ты с ним много работал?

– Не так и мало, хотя, как посмотреть.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что много фотографировал для его статей, но вместе мы никогда не работали, в смысле вместе одновременно, потому что он был такой, какой уж был.

– Какой?

Опять звуки ресторана: звон монет, какая-то музыка, разбитый женский голос, талдычащий «заязаязаязаязаязаязаязаязаязаяяяя».

– Непонятный, – наконец, выдавил из себя Рантанен.

Я закончил разговор и решил поискать в сети. Маарит Лехтинен. Множество профилей в соцсетях. Поискал по номеру телефона: четыре совпадения по Хельсинки. Первая Маарит Лехтинен обрадовалась, когда я представился журналистом из «Хельсингин Пяйвя», но явно замешкалась, когда я справился насчет имени ее отца – Петри. Я поблагодарил ее. Вторая по списку Маарит тут же заявила, что не желает оформлять подписку на газету, и я ответил, что она ни в коем случае не должна этого делать. Ее отца звали Веса.

Бог троицу любит. Следующая Маарит Лехтинен помолчала, прежде чем спросить:

– Ты действительно журналист?

Я заново представился, сообщил, что пишу материал о Кари Лехтинене, образцовом журналисте, и что мне чрезвычайно приятен факт общения с его дочерью.