Книга Пастух - Григорий Диков

Зашли они в церковь, татарин Нила под барабан завел и на стену показывает. Видит Нил, что пошла по стене трещина, снизу до самого верха, сколько взгляда хватает. И широкая такая — на уровне пола ладонь можно просунуть.

Бросились Нил и татарин наружу, полезли по лесам, смотрят — а трещина ведь еще и сквозная, почитай до купола колокольню разрезала. Видать, поплыла земля от дождей, не выдержала веса колокола.

Нил татарину строго-настрого запретил про трещину другим сказывать, рупь пообещал дать, а сам домой вернулся. Разделся, лег в постель, попытался заснуть — а сон все нейдет. Всю ночь так проворочался, а с раннего утра старшего каменщика из постели поднял и к колокольне привел. Что, мол, делать будем?

Каменщик как трещину увидел, так за голову схватился.

— Беда, Ефим Григорьевич, основа к реке поехала. Почва, видать, зыбкая, дождями напиталась и поползла Надо теперь колокольню ломать и заново строить.

Нил как такое услышал, чуть не разрыдался. Вернулся к рабочим и всех, кто еще в монастыре оставался, отпустил на три дня, на дождь сославшись:

— Пока вёдро не будет, не возвращайтесь.

А сам к архимандриту пошел, виниться.

Идет, еле ноги волочит. Тут ему навстречу брат из кельи выходит:

— Что, Ефим Григорьевич, грустный такой? С похмелья, что ли?

Нил ему все и рассказал. Келарь белобрысый как про это узнал, сказал к архимандриту пока не ходить и рабочим тоже не сказывать. Потом завел Нила-Ефима к себе в келью и достал из сундука кожаный кошель:

— Тут пятьдесят рублей серебром. Ты их между татарином и каменщиком подели и скажи, чтобы помалкивали. А я пока подумаю, как быть.

Нил так и поступил, а потом в келью вернулся. Сидят они с братом и думают, как положение спасти. Несколько дней, положим, никто трещины не заметит, покуда дождь и рабочие в отгуле, а потом? Надо, пока рабочих нет, за архитектором в Нижний послать — может, посоветует что.

Только до этого договорились, как в дверь архимандрит зашел, без стука. Келарь и Нил вскочили, а архимандрит говорит:

— Новости у меня. Я вчера от секретаря Синода письмо получил. Говорят, сам обер-прокурор по Волге на днях проезжать будет. Хочет он нашу колокольню посмотреть и архитекторам петербургским показать. Вы, Ефим Григорьевич, рабочим скажите, чтобы быстро все внутри расчистили и леса сняли. И счета приведите в порядок, а то вдруг затребуют для ревизии.

Нил головой кивнул молча, не решился про трещину рассказать. И брат его, келарь белобрысый, тоже про трещину молчок, отвечает за двоих архимандриту:

— Будет исполнено, отец настоятель, все в лучшем виде закончим. И счета выправим, и работы закончим в срок.

Сказал так и быстро вышел. А у самой двери повернулся и, пока архимандрит не видел, знаками показал — потом, мол, поговорим.

Вернулся Нил к себе в дом ни жив, ни мертв от страха Лег в постель, а уснуть не может. Одна мысль его гложет: что же с ним через неделю будет, когда обер-прокурор приедет и все про трещину откроется.

Промаялся он так с полночи, а потом решил еще раз в церковь пойти и посмотреть: авось трещину как-то прикрыть можно, замазать или залатать быстро. Выпил рюмку водки перед выходом, чтобы успокоиться, а потом еще две. Когда руки дрожать перестали, надел пальто на вате, воротник повыше поднял, чтоб не узнали, и вышел в ночь.

Идет по городу к монастырю, по сторонам оглядывается. Вроде спят все. А на небе развиднелось, дождь перестал. Выкатилась на небо луна и осветила спящий город. Нил к монастырским воротам подошел, своим ключом калитку открыл и к строящейся церкви стал пробираться. Как подошел, смотрит — внутри церкви свет как будто мелькает. Заглянул внутрь через приоткрытые двери и увидел брата, в рясе и камилавке. Горит у его ног маленький фонарь и освещает неверным светом белесое лицо. На стенах зловещие тени пляшут, и кажется, что святые и архангелы, на сводах нарисованные, смотрят вниз с осуждением. А и то правда, недоброе дело брат задумал: лежит перед ним груда пакли и стружек, а брат из больших бутылей их лампадным маслом поливает и что-то под нос себе бормочет.

Зашел Нил в церковь и говорит шепотом:

— Братец, что же ты делаешь? Никак подпалить хочешь?

Тот даже головы не повернул и продолжает масло на паклю лить.

— Тебя, Нилушка, спасаю, твою голову от беды выручаю, как в прошлый раз. Погляди сам: трещина за день еще больше раздалась. Уже кулак пролезает. Колокольня крениться начала ежели издалека посмотреть. Неровен час, упадет прямо на обер-прокурора Вот я такое придумал, чтобы ни с тебя, ни с меня спроса не было. Хочешь — помогай, а не хочешь — не мешай хотя бы, отойди.

Сказал, взял пук пакли и на леса полез. Глянул Нил кругом, а на лесах то тут, то там пакля разложена, и масло с нее капает. И бутыли стоят с красками, и тряпье всякое разложено. Бросился Нил к брату, схватил его за рясу, наверх не пускает, шепчет:

— Что ж ты делаешь, ирод! А коли прознают, что это мы подожгли?

— А как прознают? Монахи говорить лишнего не станут. Рабочие все ушли. А тебя — разве тебя видел кто по дороге? Не бойся, лучше пусть церковь в огне сгорит, чем на голову людям обрушится. Иди домой, спи спокойно — я все сделаю.

И дальше лезет. Нил его за рясу держит, не отпускает и молит:

— Не надо, боязно мне! Не надо!

Брат-келарь обернулся, в лицо Нилу посмотрел, подумал и говорит:

— Ну ладно, как хочешь. С тебя первого спросят, тебе ответ держать, а мое дело крайнее. Дай мне фонарь и пойдем по домам, утро вечера мудренее.

Нил нагнулся, поднял с пола фонарь и брату передал, а рясу меж тем из рук выпустил. Келарь фонарь взял, да как пнет Нила в живот ногой! Нил пополам от боли согнулся и на колени упал, а келарь белобрысый живо наверх по лесам полез, как белка Лезет с фонарем и на пути от фитиля куски пакли поджигает.

Бросился Нил за братом наверх, да поздно: пакля во многих местах уже занялась. Как Нил ее вниз ни сбрасывал, как ни топтал, от этого только хуже делалось. Полетели во все стороны искры, заволокло церковь едким дымом, совсем трудно стало дышать. Внизу, где пакли было больше всего, затрещал и рванул наверх огонь. Тяга-то в колокольне — как в трубе кузнечной! Лижет пламя балки, трещит и рассыпается незаконченный еще иконостас, лопаются бутыли с краской и растекаются по полу огненными реками. Потерял Нил брата из виду; глаза дымом режет, одежда от жара дымится. Ползет Нил по лесам наверх, а огонь его снизу догоняет.

Наконец между пятым и шестым ярусом нашел он оконце, протиснулся и выполз наружу, на внешние леса.

Только вылез, а сзади уже из окна жаром полыхнуло, одежду прожгло и волосы подпалило. Собрал Нил все силы и перепрыгнул на крышу церкви, что чуть ниже была.

До крыши допрыгнул, только не удержался и покатился кубарем по скату. На краю схватился было за карниз, да тот оторвался, и полетел Нил дальше вниз. А как на землю упал, нога у него правая хрустнула. Стал он подниматься, чтобы дальше бежать, а не держит нога, и больно аж до слез. Видать, Нил, когда падал, ее и сломал.