Книга Ледяная царевна и другие зимние истории (сборник) - Лада Лузина

– Что, так понравилась тебе? – искоса посмотрела Даша, еще не перепыхтевшая предыдущий роман.

– Да ты – бомба! Я на каток шел, а тут… оперный театр! И ты сверху – стоишь и поешь… как богиня… Ну у тебя и координация на перилах стоять – рухнуть не боялась?

– Вот еще!..

– Хотел подойти, комплимент сделать… а ты уже тому парню перца даешь… И правильно! Нечего обижать нашего Дедушку Мороза… Короче, купила меня… просто заверни и бери, если нужен такой подарок. – Он улыбнулся еще шире и повернулся вокруг «своей оси», демонстрируя предлагаемый дар, ростом примерно 186, весом не меньше восьмидесяти килограмм.

– Почему бы и нет? – оценила предложение Даша. – Здесь в течение двадцати дней товар можно обратно вернуть.

– Ты еще и юморная…

– Всю жизнь смеяться будешь, – пообещала она.

– Подходит! А на коньках катаешься?

– Да я могла чемпионкою стать… но тренершу мой вес не устраивал… – поведала Даша, – когда она меня в короткой юбочке видела, ее инфаркт сразу хватал: почему не похудела?! Считала, что фигуристка должна быть снежинкой.

– Я, кстати, тоже учился… ну что, чемпионка, прокатимся?

– Ты мне, что ли, не веришь? – задиристо прищурилась Чуб. – Идем, мальчик, покажу тебе класс.

Маша только молча посмотрела им вслед – Чуб даже забыла с ней попрощаться.

* * *

Выехав из телецентра на Мельникова, где Катерина Михайловна провела очередные успешные переговоры на предмет рекламы торгового центра, переговорщица увидела чудесную вещь.

Телевышка, стоявшая совсем рядом, через дорогу, практически растворилась в тумане из мелких снежинок. «Ноги» и первый «этаж» еще были видны, остальное исчезло в небе. Да и нижняя часть виднелась так смутно, что, коли не знать, что она точно там, можно было долго моргать глазами и думать: глюк это или не глюк?

Снежный туман поглотил Город. На дороге к Лукьяновке немедленно образовалась громадная пробка. Желая объехать ее, Катин водитель принялся петлять по побочным улочкам, и Катерина осознала: сейчас они проедут ее родной дом.

– Останови, – сказала она три минуты спустя, невольно отметив, что ее голос заледенел, как и память о прошлом.

Старый дом, – построенная уютным «покоем», добротная «сталинка», где она родилась и провела первые шестнадцать лет жизни, – был почти невидим за снежной пеленой.

И внезапно Кате подумалось странное:

«А что, если, пройдя сквозь эту пелену, я попаду домой, в нашу старую квартиру – и потолки там будут высокие, и мама – молодой и живой, и я – маленькой, и папа – веселым, и елку буду наряжать не я – для всех, а все – для меня…

Что, если вся наша взрослая жизнь – лишь безнадежная попытка прорваться обратно – в детство?»

Катя вспомнила, как мама наряжала ей елку, как доставала из ящика хрупкие игрушки, переложенные пожелтевшей ватой и хрустящей золотистой бумагой: «Вот этот шарик принадлежал еще твоей прабабушке Анне… видишь, какой он старый? А эту снежинку привез из Германии брат твоей бабушки… а эти игрушки покупал еще твой дед Дображанский… а верхушку мы купили с папой, когда ждали тебя…» И все эти неведомые прабабушки, дедушки, дяди словно жили в зеленой елке, глядя на Катю из зеркальных глубин новогодних шаров… Елка была истинным деревом предков. А мама, достававшая с антресолей, осторожно снимавшая и ставившая на стол заветный ящик с игрушками, – жрицей, священнодействующей.

Только сейчас Катя подумала, что при желании могла бы достать тот ящик сама: поставить табуретку, снять коробку – в детстве это даже не приходило ей в голову. Только мать обладала верховным правом снимать раз в год с антресолей души дядей и теть, обряжать ими волшебное дерево… И мама не утратила его, когда Катя подросла, потому что, как и отец, умерла намного раньше.

Куда подевались игрушки в фанерном ящике от древней посылки? Ящик был перевязан бечевкой, на крышке виднелся полустертый адрес с сургучной печатью, казавшейся маленькой Кате шоколадной и вкусной, ей постоянно хотелось лизнуть ее. Ящик пропал при переезде, когда она продала свою старую квартиру…

Повинуясь порыву, Катерина Дображанская вышла из машины, перешла дорогу, желая взглянуть на окна родительской двухкомнатной.

Снег рассеялся, поредел, откуда ни возьмись, появилось солнце. Она шла через свой старый двор по узкой тропинке в кажущемся бескрайнем пушистом снежном поле. Впереди, шагах в десяти, шла сутулая бабушка с палочкой и держала за спиной прозрачный кулек. А в кульке были разноцветные елочные шарики! И было в этой картинке что-то очень зимнее, трогательное и щемящее одновременно.

Катя видела впереди слегка косолапые следы старушки на свежем, только выпавшем снегу и рядом с ними – свои, отпечатавшиеся узкие подошвы с острыми носками.

В окне ее детской – крайнее справа окно на втором этаже – горел свет. Дрожащая странность не отпускала: ей непреодолимо хотелось подняться туда, позвонить в знакомую дверь и с удивленьем отыскать там прежний, забытый родной детский мир, спрятавшийся от нее за снежной вьюгой. Трудноопределимое чувство вновь обретенной потери пульсировало и билось внутри…

И исчезло, безжалостно испорченное необъяснимым и темным страхом – беспричинный, он ударил в живот. Катя замерла и скорее учуяла, чем услышала приближение… или просто движенье? Кожей почувствовала тень, упавшую ей плетью на спину… большая массивная тень, раздвоенная сверху, как дьявольские рога.

Она обернулась.

Черное дерево с раздвоенным, похожим на два остроконечных козлиных рога стволом высилось справа. Странно, она не помнила его, хотя в детстве хорошо знала свой двор. Впрочем, могла и забыть. Пора возвращаться. Впереди еще множество дел.

Солнце испуганно юркнуло в белую мглу. Некто сверху опять включил снег в режиме тумана. Мелкоснежье полезло в глаза, прикрываясь от снежных мошек ладонью, она повернулась на каблуках и замерла…

На тропинке за ней виднелись третьи следы.

Стремительно заметаемые снегом, исчезающие на глазах, почти невидимые в дыхании поземки… Секунду спустя было уже трудно понять, были они или нет, глюк или нет?

Она просто стояла в ожидании чего-то плохого – и плохое не заставило себя долго ждать.

Когда телефон зазвонил в сумке праздничной мелодией «Щедрыка», Дображанская знала, что эта «колядка колокольчиков» звонит по ней.

* * *

В Нижнем Городе снег еще не пошел.

Из глубокой низины Подола Андреевская церковь казалась подобной луне, зависшей в небе над Киевом. А луна, кабы она и взошла, была бы не видна из-за туч… Впрочем, церковь исполняла ее обязанности с лихвой – выйдя из метро «Тараса Шевченко», Маша и Мир прошли три улицы – Введенскую, Волошскую, перешли на Почайнинскую, и Андреевская то и дело всплывала над ними, не меняя своего положения…