Книга Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века - Василий Галин

…

Для того, что бы наглядно представить, о чем идет речь, можно привести результаты расчетов известной экономистки S. Pomboy, согласно которым за последние 30 лет заработная плата в США снизилась с 78 до 62 % от подушевого дохода, в то же самое время потребительские расходы наоборот выросли со 120 до 160 % от зарплаты. Как такое может быть? Расходы растут при снижении зарплаты? Ларчик открывается просто, рост потребления был получен за счет увеличения заимствований. Так, за 2002–2005 гг. рост потребительских расходов американцев был покрыт за счет займов на 675 млрд долл. (не считая ипотечных кредитов), и только на 530 млрд за счет зарплаты [252].

Реализовать данную стратегию в существующих рыночных условиях можно только за счет построения финансовых пирамид и надувания рыночных пузырей, способных дать максимальный эффект в кратчайшие сроки. Пирамиды и пузыри обеспечивали возможность увеличения кредитования при сохранении низкого уровня инфляции. Не случайно именно финансовая пирамида, основанная на опережающем росте государственного долга, стала главной движущей силой американской экономки в последнюю четверть века [253].

Примером прямого содействия созданию финансовых пузырей может являться инструкция FAS — 157, выпущенная Советом по стандартам финансового учета в сентябре 2006 г., которая получила название «Измерение по справедливой стоимости». Суть инструкции сводилась к тому, что теперь стоимость приобретенных активов учитывалась не по цене приобретения, а по их рыночной стоимости. На растущем рынке это увеличивало возможности использования кредитного рычага [254].

…

Аналогичные процессы протекали не только в сегменте ипотечного кредитования, составляющем почти 75 % общего долга домохозяйств, но и потребительского: «Еще более отвратительными, — по словам Д. Стиглица, — были приемы мошеннических операций с кредитными картами, применение которых после 1980 года быстро приняло огромный масштаб» [255]. Истоки мошенничества лежали в отмене верхнего предела кредитных ставок . Впервые этот шаг в 1980 г. сделал штат Южная Дакота при поддержке Citibank. В 1981 г. аналогичный закон принял Делавэр, при активном участии Chase National Bank и JP Morgan [256]. В итоге, отмечает Д. Стиглиц, «современная Америка, отбросила в сторону уроки об опасности ростовщичества. . . » [257].

Оставалось только распространить в обществе позитивные ожидания . Что и было сделано. Как отмечает Ж. Аттали: «Большинство американских и европейских газет и журналов до отказа заполнены размышлениями о пользе «позитивного мышления». Они же предупреждают руководителей от реалистических оценок, замешанных на пессимизме» [258]. «Получить что-нибудь за так было главным желание публики и политиков… базирующий на кредите стиль потребления завлекал потребителей посулом, что жить не по средствам можно до бесконечности» [259]. «В стране, где на протяжении двух веков было возможно абсолютно все, опьянение властью слов и игнорирование суровой действительности превратилось в идеологию» [260]. Именно с отмены верхней границы процентных ставок началась эпоха масштабной эмиссии кредитных карт. К 2008 г. долги американцев по ним достигли почти 1 трлн долл., снизившись до 0,8 трлн долларов, к 2013 г.

Но все же «вопиющая алчность финансового сектора Америки, — считает Стиглиц, — возможно нигде не проявила себя более наглядно, чем в политическом давлении, которое его представители оказали в ходе поддержки программы предоставления кредита студентам [261]. Величина непогашенного студенческого долга к 2013 г., по сравнению с 2004 г. выросла более чем в 3,5 раза и достигла, по данным Американского бюро защиты финансовых прав потребителей, почти 1 трлн долларов [262].

Реализация подобной стратегии была бы невозможна без плотного сотрудничества между государством и крупным финансовым бизнесом. И это сотрудничество действительно было, правда, по словам Стиглица, оно носило неявный характер: Федеральный резерв и Минфин фактически поощряли банки действовать все более безрассудно, и поэтому эти финансовые институты знали, что если у них возникнет проблема, то, скорее всего, они будут спасены. (Финансовые рынки назвали такую политику «путом Гринспена-Бернанке») [263].

Правительство, отмечает Стиглиц, фактически стало неявным страховщиком огромных убытков [264]. И финансовые компании пускались во все более рискованные авантюры, например, Goldman Sachs владел фондами на триллион, обеспеченных всего 43 млрд долл., что обеспечивало рычаг в 250 % [265]. О величине риска достаточно наглядно говорит соотношение величины заемных и собственных средств в крупнейших инвестиционных компаниях Уолл-стрит, которое к 2007 г. выросло до 30:1 и даже 40:1. Для банкротства любой из этих компаний требовалось лишь небольшое снижение стоимости их активов [266].

…

Потворствуя кредиторам, правительство одновременно ужесточало требования к заемщикам. Примером может служить принятый в 2005 г. «Закон о предотвращении злоупотреблений банкротством и о защите прав потребителей». Новый закон поощрял кредиторов выдавать кредиты на все более плохих условиях и одновременно позволял налагать арест на четверть заработной платы заемщика просрочившего погашение кредита (до этого закон о банкротстве не имел права регресса, т. е. гарантировался только недвижимостью, под которую брался кредит). Администрация Обамы хотела отменить этот закон, но банки выступили против и добились успеха [267].

Не случайно конечным получателем всех выгод от политики дерегулирования оказался финансовый сектор, что отражает рост его доли в корпоративной прибыли с 10 % в 1947 г. до почти 45 % в 2012 г. [268] В то же время состояние многих других отраслей экономики ухудшалось. Например, расходы на инфраструктуру были снижены с 2 до 1 % ВВП. В результате, как отмечает доклад Американского общества инженеров гражданского строительства, на восстановление изношенной инфраструктуры за 5 лет потребуется потратить 2,2 трлн долл. (3 % ВВП ежегодно) [269]. Выступая против усиления роли финансового сектора, Р. Райх, ставший в администрации Б. Клинтона министром труда, заявлял: вся эта перетасовка промышленных активов и людей мешает американским предприятиям осуществлять фундаментальные изменения. Тем самым навязывается краткосрочный подход к бизнесу, создаются препятствия для подлинных инноваций и разрушается карьера самых талантливых наших граждан [270].

Д. Стиглица в связи с этим особенно беспокоило то, что: «Деятельность финансового сектора привела к растрате самого редкого нашего ресурса — человеческих талантов . Я видел, что слишком много наших лучших студентов после получения диплома шли в финансовую отрасль. Они не могли сопротивляться притяжению предлагавшегося там огромного вознаграждения» [271]. Уровень зарплат в секторе фондового рынка и инвестиций в 1990–2000-е гг. почти в 4 раза превышал средний по экономике, в то время как в секторе, связанном с наукой, — в 1,5, а с компьютерами — в 1,9 раза [272]. В связи с этим видимо не случайными являются данные Национального научного фонда, согласно которым средний возраст ученых и инженеров в США растет, и в ближайшие годы многие из них уйдут на пенсию [273].