Книга За речкой шла война... - Николай Прокудин

Ахмедка при мыслях о покорной, послушной, трудолюбивой восточной красавице даже облизнулся.

– Ты супругу, как собаку, выбираешь – с породой, родословной. – хмыкнул Никита. – А если вот я захочу жениться на вашей «ханум»? Мне невесту бесплатно отдадут?

– Нет. И за деньги не получишь.

– Это почему так? А за большие деньги?

– Нет. Вряд ли. Хорошую девушку – только в надёжные руки.

– А я чем плох? Чем плохи мои руки?

– Ты офицер, «перекати-поле». Сегодня здесь, завтра там! И вера у тебя не наша. Только если городская какая-нибудь…

– Хм! За деньги не отдадут в жёны! Хм… Я-то имел в виду – мне большие деньги, чтоб я согласился на туркменке жениться!

– Почему смеешься? Почему ты должен соглашаться за деньги? Не любишь нас, туркменов?

– Бесплатно бы полюбил! Ещё полгода в этих песках посижу и соглашусь на негритоску. А с туркменкой жить… Обрезание делать? Да?

– Всё! Ты мне своими разговорами надоел! – оборвал Ахмедка. – Тебе чего надо? Зачем явился? Мешаешь мечтать!

– Ах ты, мечтатель! Ну, извини. Пойду-ка к ребятам, развеюсь, не буду отвлекать. Думал, музыку послушать, а у тебя одно «хала-бала» заунывное. Кстати, народ по какому поводу пьет?

– Точно не знаю. Кажется, у кого-то из них второй сын родился. Жена телеграмму из России прислала. Вот гуляют…

– А до этого какая причина пьянки была?

– Развод с женой у капитана из пехоты.

– Переживал или радовался?

– И то и другое… А ещё раньше Миронюк звание обмывал. А перед Миронюком новую должность отмечал Лебедь. А на завтра намечены проводы в Афган медика-зубника.

– Всё расписано на неделю вперед!.. Ладно, лежи-расслабляйся, балдей от мыслей о будущей «ханум». Только – р-руки где?! Р-руки на одеяло!

– Пошёл к чёрту!

Ну, пошёл и пошёл. Ромашкин идёт по коридору!

В комнате Шмера вроде тишина. И слава Богу! Хоть отоспаться… Он толкнул ладонью дверь и очутился лицом к лицу с Лебедем. Шагнул было назад, но поздно. Лебедь ухватил за плечо, втянул в комнату:

– Ку-уда?! Стоять! Сейчас будешь водку со мной пить! Все бухают, а он сачкует!

Действительно, все обычные собутыльники в сборе – принимают участие. На подоконнике восседал Власьев и с тоской вглядывался в ночную темноту. Хлюдов дремал, сидя на кровати. Зампотех Пелько сопел, прикорнув на его плече. Миронюк лежал лицом в стол между тарелками и храпел. Колчаков ещё… Ещё кто-то… Только как раз сам Шмер, как раз хозяин комнаты, в отсутствии.

– По какому случаю гуляем? – спросил, высвобождая руки, Ромашкин.

– Гуляцкий снова папой стал! – кивнул Колчаков в сторону валяющегося в сапогах на койке лейтенанта. – Ноша сия оказалась тяжела. Сломался полчаса назад. Сейчас водку привезут, опять поднимем. Попытаемся.

За окном послышался треск мотоциклетного двигателя.

– Едут! Едут родимые!

– Подъём, подъём! Хронь! Просыпайтесь! Алкоголики! – Лебедь принялся расталкивать и тормошить спящих. – Хватит спать! Водяру к парадному подъезду везут!

Миронюк открыл красные воспаленные глаза и уставился на Лебедя:

– Ты кто такой?

– Майор, ты что, очумел? Не узнал? Я Игорь! Лебедь! Ну, Белый!

– А я думал, ты Черный! Ворон черный! Уйди прочь! – махнул рукой Миронюк, отгоняя видение, и вновь захрапел.

За окном послышался звук падения мотоцикла.

– Упали! Га-га-га! – Власьев, высунувшись по пояс в окно, комментировал. – Шмякнулись!

– А водка? Водка не разбилась? Цела?

– Цела, цела! Водка у Шмера! Он уже по ступенькам… А Шкребус – бряк! Вместе с мотоциклом!

– Мишка! Твою мать! – донеслось в окно со двора. – Помоги подняться!

– Не могу, Ребус! Видишь, руки заняты! – донеслось в окно со двора. – Сейчас авоськи отнесу в комнату и вернусь…

– Шкреби ногами, Шкребус! Фью-ю-ю! – разбойно свистнул Лебедь-Белый, свешиваясь через подоконник.

– Хрен ли уставились! – отвёл душу поверженный Шкребус. – Водку жрать горазды, а как помочь, так никто! Всё! Больше не поеду! Пешком будете бегать!

Серьезная угроза! Лебедь моментально сорвался с места, увлекая за собой и Ромашкина:

– Пойдём! Поможешь! А то заявился водку лакать на дармовщинку! Польза какая-то от тебя должна быть?

– Я не навязывался, ты сам меня затащил в комнату.

– Но помочь-то надо?

– Помочь – да, надо…

Помогли. Разъединили Шкребуса и мотоцикл. Проволокли Шкребуса по лестнице вверх, в комнату. Взводный был мертвецки пьян. И как только вообще они с Мишкой умудрились доехать?! И водку не раскокать?! Кстати, про водку…

Очнулся Никита от того, что кто-то тормошил за плечо и громко орал – прямо в лицо. Кто-то! Женщина. О! Жеенщина!

– Где я, женщина?

– В Аддис-Абебе, эфиоптвоюмать!

– В Ебис-Абебе… – с пьяной сосредоточенностью повторил он. – Эфиопия. Менгисту Хайле Мариам. Я зна-аю! Я замполит!

– Соображает! – оценила женщина. – Очнулся!.. Ну, раз очнулся, бегом отсюда!

– Откуда – отсюда? Из Эфио-опии? Не-ет! Лучше там, чем в Педжене! «Незаменяемый район», блин! Незаменимых у нас нет!.. Ты кто, женщина?

– Я тебе не женщина!

– А кто? Девушка? – искренне озадачился Никита.

– Дежурная по общежитию, эфиоптвоюмать! Быстро встал и пошел!!! И все – тоже! Встали и пошли!!! Через полчаса генерал проверяет общежитие.

Генерал, однако. Проверяет, однако. Общежитие, однако! А где моя квартирка?

Никита огляделся. Нет, не Адис-Абеба, увы. Все тот же Педжен, увы. Сам он лежал в брюках и рубашке без погон. Галстук и погоны валялись на тумбочке. Рядом на кровати притулился, скорчившись в позе эмбриона, Шмер в трусах и майке. За открытым окном брезжил утренний рассвет, часы показывали четверть девятого. У стола по-прежнему сидя спал Миронюк, выводя виртуозные трели храпа. Власьев дрых, обняв подоконник. Лебедь распластался на своей койке, не сняв сапоги. Остальная часть компании разбрелась. Виновник торжества Гуляцкий сопел на составленных в ряд стульях и табуретках.

Зачем пил, спрашивается, Никита?! Ведь не собирался, а все-таки ввязался. Генерал еще какой – то… Никак, командир дивизии решил проверить гарнизон? Асланян? О как!

Пить хотелось, хотелось пить. В горле – словно песка вперемешку с пометом накушался… О! Стакан! Полный! На столе! Вода, вода… Он отхлебнул и тотчас выплюнул. Хрен тебе, Ромашкин, а не вода. Верней, не хрен, а водка. «Чарджоуская»! Мерзость неописуемая. Хотя водка из города Денау ещё более омерзительна. Впрочем, как сказал классик, нужно быть гурманом, чтобы различать оттенки дерьма.