Книга Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью - Сьюзен Спенсер-Вендел

Я устала. Мы сели на скамью отдохнуть.

— Может, пойдем назад? — спросила она.

— Нет.

Несколько сотен ступеней, но я одолела их все, одну за другой, ставя на каждую сначала левую ногу, потом подтягивая к ней правую.

Мы прибыли на пляж.

Местечко действительно оказалось божественным, как и обещал Ник: бухта, холмы и весь Ванкувер были как на ладони.

Ник развел костер.

Я совсем измучилась. Бродить по пляжу вдоль края моря, отмеченного отполированными волной валунами, не было сил. Я села на принесенное морем бревно. На ветру было холодно. Я прикидывала, не придется ли нам вызывать бригаду спасателей, чтобы втащить меня наверх. Нэнси тоже задумалась.

Она прикрыла мне ноги одеялом. Наконец меня подвели поближе к костру.

Ник и Янмин рассказывали о том, как они встретились. Она работала в цветочном магазине, куда часто наведывался Ник.

Не правда ли, трогательно, что мы всегда запоминаем рассказы других людей о том, как они полюбили друг друга?

Мы отдохнули. Солнце начало садиться. Нэнси стояла, вся залитая его золотым светом, и Ник сфотографировал ее. Один из моих любимых снимков.

Я сама слишком устала, чтобы встать и позировать.

— Готова? — спросила Нэнси.

— Как всегда, — ответила я.

И мы двинулись в обратный путь по ступеням. Их было около четырех сотен. И на каждой Нэнси хватала меня за локоть и с негромким «упс» подталкивала выше. Через пару минут я запыхалась. Мы часто останавливались, чтобы отдохнуть.

Остановка за остановкой.

Ступенька за ступенькой.

День за днем.

Мы поднялись на верх лестницы. На это ушло больше часа. Наверху я уже не могла дойти до машины. Нику пришлось подогнать ее поближе и буквально внести меня в салон.

С тех пор я не могу ходить. Я спотыкаюсь. У меня не поднимаются ноги. Когда у здоровых людей мускулы слабеют от усталости, то, отдохнув, они становятся сильнее, чем прежде. Такова биология, стоящая за физическими упражнениями. Когда у человека, больного БАС, сдают мускулы, то они уже не восстанавливаются никогда. Они умирают.

Я оставила немало моих мускулов на тех ступенях.

— Ты жалеешь об этом? — спросила меня Нэнси недавно.

— Нет, — сказала я.

И это правда. Я не жалею о том, что побывала на Рек-Бич, ни одной минуты. Потому что это был прекрасный момент, воспоминания о котором я не променяю ни на что.

При следующей встрече я рассказала Кэти, моему физиотерапевту, о своих похождениях на Юконе и о том пляже. Кэти сразу заметила, как я ослабела за время своего отсутствия.

— Вам надо остановиться, — сказала она. — Путешествия отнимают слишком много сил, вам это вредно.

Поздно. Поездка с Нэнси зарядила меня планами на год вперед. Едва вернувшись с Юкона, я заказала поездку с Джоном в Венгрию. Решила еще раз посетить Кипр. Пообещала съездить куда-нибудь с каждым из моих детей, зная, что у меня не осталось для них ничего более ценного, чем время.

Когда я возвращалась, Кэти каждый раз повторяла одно и то же.

— Вы слабеете. Вам надо остановиться.

И каждый раз слышала один ответ:

— Ни за что.

Калифорния

Октябрь

Назад, в прошлое

В моей жизни не так много людей, отношения с которыми были бы столь же дороги мне, как наша дружба с Нэнси. Конечно, у нас с ней бывали и разногласия, но за все тридцать лет нашего знакомства самая серьезная размолвка случилась в колледже, когда Нэнси скопировала мой наряд для вечеринки.

Мы с Нэнси могли бы просто пожить в мотеле, и это все равно было бы здорово.

Но с остальными все будет не так просто, я знала. Даже с Джоном и с детьми. Не говоря уже о моей матери, Теодоре — Тее — Спенсер.

Знаете, как бывает, когда выходишь из душа и чувствуешь, что в ухо попала вода? Это не больно. Просто раздражает. И чем больше об этом думаешь, тем сильнее раздражаешься.

Вот такое чувство часто бывало у меня, пока я росла. Как от воды в ухе. Непокой в душе. И в основном из-за моих отношений с мамой.

Моя мать была красавица-гречанка: высокие скулы, волосы цвета воронова крыла и миндалевидные глаза. Талия у нее была такая тонкая, что я просто диву давалась, как там укладываются ее внутренние органы. Ей часто говорили, что она похожа на Софи Лорен.

Отец Теи ее боготворил, как и мой папа. «Женщины более прекрасной и экзотической, чем она, я не видел никогда в жизни», — сказал как-то папа, рассказывая об их встрече.

Вскоре после свадьбы у мамы случился выкидыш, и это едва не стоило ей жизни. К тому же у обоих моих родителей обнаружился ген гемофилии. Поэтому они решили не рожать своих детей, а усыновлять чужих.

Мою сестру Стефани, красивую брюнетку, удочерили в 1964-м.

Когда два года спустя они решили взять еще ребенка, мама специально попросила младенца с греческой кровью. От родителей — выпускников колледжа, уточнила она в анкете. Не рыжих и не конопатых.

Фактически она заказывала себе идеальную дочь: копию ее самой.

А появилась я. Пухлая. Светловолосая. С голубыми глазами-бусинками.

Непримечательная дочь выдающейся красавицы.

Обычно моя внешность ее не смущала. Пока я хорошо училась в школе — а я училась очень хорошо, — мама была довольна. Но стоило Тее разозлиться — берегись! Когда жестокость брала в ней верх, она шипела мне такие вещи, которых я не могу забыть до сих пор.

— Моя родная дочь никогда бы такого не сделала!

— Моя родная дочь выглядела бы иначе!

— Толстая корова! — часто обзывала она меня. И раздувала щеки. — Вот какая ты, корова толстомордая.

Лишнего веса во мне было фунтов десять.

Мы со Стефани часто подтрунивали над маминым разочарованием во мне и, смеясь, говорили, что «ребята из конторы по усыновлению не иначе как подшутили над ней», поскольку на гречанку я совсем не была похожа.

Помню, как я радовалась, если кто-нибудь говорил, что я похожа на папу — у него ведь тоже были голубые глаза. Мне так хотелось быть на кого-нибудь похожей. И так хотелось быть ближе к нему.

Мои отношения с мамой изменились, когда я стала старше и научилась давать отпор. Не моргнув и глазом, я могла сказать ей: «Да пошла ты!» или «Еще раз поднимешь на меня руку, я пожалуюсь папе!»