Книга Возвращение в Мэнсфилд-Парк - Джоан Айкен

— Гордость, мисс Прайс, гордость и гнев побудили ее упрямо стоять на своем, распуская лживые слухи. Она хотела заставить Крофорда страдать; мужчина, которого она желала, отверг ее, и ей невыносима была мысль, что о ее унижении все узнают. Вдобавок однажды в запальчивости она призналась мне, что стерпела бы муку еще горшую, только бы не возвращаться в Мэнсфилд «к поучениям сэра Томаса, к проповедям Эдмунда и к презрению соседей, прежде ее превозносивших». Жизнь, пусть даже уединенная, в затворничестве, с тетушкой, которая души в ней не чаяла, представлялась Марии куда более приятной. «По крайней мере здесь я сама себе хозяйка и могу поступать, как мне вздумается, не отдавая никому отчета», — бывало, говорила она. Мне больно думать, что Мария просто ждала смерти тетушки, но подобные подозрения невольно закрадываются в душу. Натура порывистая, пылкая, решительная, она не из тех, кто прислушивается к мудрым советам. Ее нисколько не заботило, что, притворяясь хуже, испорченнее, чем была на самом деле, она причиняла боль своему отцу, заставляя его жестоко страдать. «Сэр Томас убежден, будто я погрязла в пороке; что ж, не стану его разуверять, — заявила она. — Я заполучила бы Крофорда, если бы смогла; так что отец мой прав совершенно. Я согрешила, пусть не делом, но помыслами. И теперь мне все равно, что обо мне думают!»

Ошеломленная, подавленная открывшимися ей свидетельствами разрушительной страсти, мятежной любви и обманутых надежд, Сьюзен притихла, обдумывая услышанное.

— Выходит, бедный мистер Крофорд все эти годы незаслуженно сносил тяжкие обиды — его называли злодеем, соблазнителем, а он ни в чем не повинен? Удивительно, что он не сделал попытки очистить свое имя от наветов.

— Возможно, подобно Марии, он был равнодушен к людской молве; потеряв женщину, которую любил, он не пожелал оправдывать себя во мнении света, более не имевшем над ним власти.

И снова Сьюзен задумалась над судьбой мистера Крофорда: так и не женившись, он жил в своем имении в Норфолке, постреливая дичь, радея о благополучии арендаторов и бережно храня память о Фанни.

— Ну же, дитя мое, — с улыбкой проговорила миссис Осборн, — вы погрустнели, вид у вас хмурый, даже суровый, и немудрено! История эта весьма назидательна. Не вступайте в брак из тщеславия и корысти, не давайте увлечь себя молодому вертопраху и не пытайтесь отомстить, очерняя имя другого.

— О, я вовсе не намерена поступать так, — улыбнулась Сьюзен в ответ. — К счастью для меня, в Мэнсфилде я избавлена от подобных соблазнов. Здесь нет ни молодых вертопрахов, ни состоятельных поклонников, которые добивались бы моей благосклонности, и пока что ни единого недруга, кому я пожелала бы отомстить. — Немного помолчав, Сьюзен задумчиво прибавила: — Интересно, что теперь станет делать кузина Мария в Лондоне?

— О, вполне возможно, ей предстоит разделить судьбу многих других, чей первый опыт жизни семейной оказался неудачным, — она сделает новую попытку и, быть может, на сей раз, обладая житейской умудренностью и питая разумные надежды, достигнет большего успеха. Брат мой Фрэнк разбранил бы меня, услышав этакие речи, но, истинная правда, нередко второе супружество, когда обе стороны уже в благоразумных летах и пылкость юности сменилась спокойной рассудительностью, имеет более прочную основу и оказывается счастливее, нежели союз, заключенный в восторженном ослеплении первой любви.

— А вы сами, сударыня, — осмелилась спросить Сьюзен, — не помышляете ли о новом замужестве?

Миссис Осборн от души рассмеялась.

— Ах, — покачала она головой, — ловко же вы меня поймали! Нет, моя дорогая, это невозможно! Судьба благоволила мне, я нашла совершеннейшее счастье в одном из тех безрассудных скоропалительных браков, которые только что осуждала; между первым нашим знакомством и свадебной церемонией прошло дней десять, а может, и неделя, теперь уж не припомню; я нипочем не решилась бы вновь на подобное сумасбродство. Однако, Боже милостивый, церковные часы бьют полдень. Мы с вами проболтали все утро.

Последующие несколько дней выдались погожими. Леди Бертрам проводила время на террасе, отдыхая в тени и лениво раздавая указания садовникам, пока Сьюзен срезала цветы для гостиной, а малышка Мэри играла с куклами, рассаживая их на камнях садовой дорожки и укрывая одеяльцами из листьев.

Эту мирную картину и застал Том, возвратившийся верхом из Торнтон-Лейси с видом суровым и хмурым, выдававшим дурное расположение духа; в ту же минуту коляска Джулии Йейтс подкатила к дверям, из нее выбралась сама Джулия, а следом — ее золовка и дети.

Появление мисс Шарлотты Йейтс всегда несколько омрачало обычную веселость Сьюзен. Эта молодая особа в совершенстве владела искусством осаживать наглецов, к которым причисляла всякого, стоявшего ниже ее по положению и не выказывавшего должного раболепия; младшая дочь графа, она, естественно, почитала себя ровней самым значительным персонам королевства, сознавая свое несомненное превосходство над остальными. Некая Сьюзен Прайс из ничтожного портсмутского семейства, чей отец был всего лишь морским офицером, жалким лейтенантом, а дед так и вовсе невесть кем, разумеется, не заслуживала внимания мисс Йейтс. Если Сьюзен случалось попасться на глаза Шарлотте, та незамедлительно отводила взгляд; а когда мисс Прайс почему-либо обращалась к ней, мисс Йейтс слегка вздрагивала, будто мысли ее витали далеко, в заоблачных высях, и изображала легкое удивление: «О, вы что-то сказали, мисс Прайс? Боюсь, я не расслышала…»

Джулия одна, без золовки, бывала вздорной, назойливой, бесцеремонной и придирчивой, но все же внимающей доводам рассудка. Однако, будучи рядом с мисс Йейтс, она старалась подражать ей во всем, копируя ее речь и манеры, а также нарочито не замечая Сьюзен или (если этого никак не удавалось избежать) обращаясь с ней высокомерно и презрительно, будто само существование подобного убожества повергает ее в недоумение.

Леди Бертрам, конечно же, ничего не замечала и была весьма расположена к мисс Йейтс, жалуясь лишь на то, что та слишком быстро говорит, а голос у нее чересчур тихий, некоторые замечания вовсе невозможно расслышать.

Сьюзен сносила дурные манеры своей кузины и ее золовки с присущей ей кротостью и философским равнодушием; предавалась в их присутствии обычным своим занятиям, отвечала, когда к ней обращались, что случалось довольно редко, и вообще старалась говорить как можно меньше, держась незаметно и не привлекая к себе внимания.

Однако на сей раз политика эта, против обыкновения, не принесла желанных плодов. Предоставив лошадь заботам грума, Том стремительным шагом обогнул дом; хмурое выражение его лица не предвещало ничего доброго. Небрежно поприветствовав сестру и мисс Йейтс и торопливо поклонившись матушке, он решительно направился к Сьюзен.

— Изволь объясниться, кузина! Как могло случиться, что эти бесчестные, низкие люди, Крофорды, которым обязаны мы своим злосчастьем, водворились в Уайт-Хаусе и ты состоишь с ними в переписке? О чем ты только думала? Ты, кажется, сошла с ума!

Дамы на террасе пришли в волнение, окончание гневной тирады Тома потонуло в хоре изумленных восклицаний.