Книга Тайная сила - Луи Куперус

Сейчас ей казалось, что она влюблена в главного инженера, самого старшего в компании, с уже поседевшей головой, но еще чернобородого, и воображала сцены, которые ей устроит мефрау Дорн де Брёйн – полная, спокойная и склонная к меланхолии дама. Доктор Рантцов с женой были немцами, он – полноватый блондин, недалекий, с животиком, она – симпатичная и добродушная матрона, бойко щебетавшая по-голландски с немецким акцентом.

Вот в каком кружке царила Ева Элдерсма. Кроме Франса ван Хелдерена, контролера, кружок состоял из самых обыкновенных людей здешнего и европейского происхождения, лишенных «художественной линии», как это называла Ева, но в Лабуванги выбирать не приходилось, так что она забавлялась, выслушивая излияния Иды с ее девчоночьими трагедиями и приспосабливаясь к остальным. Ее муж, Онно, вечно усталый из-за работы, говорил мало и только слушал.

– Сколько же времени провела мефрау ван Аудейк в Батавии? – спросила Ида.

– Два месяца, – ответила жена доктора, – на этот раз больше обычного.

– Я слышала, – сказала мефрау Дорн де Брёйн невозмутимо и со скрытым злорадством, – что на этот раз ее в Батавии развлекали один член Совета Нидерландской Индии, один директор и трое молодых сотрудников из отдела торговли.

– Могу вас уверить, – произнес доктор, – что если бы мефрау ван Аудейк не ездила с известной регулярностью в Батавию, то она пропустила бы полезный для ее здоровья курс лечения, хоть она и выполняет этот курс по собственному усмотрению, а не… по моему предписанию.

– Давайте не будем злословить! – вмешалась Ева в разговор с умоляющими нотками в голосе. – Мефрау ван Аудейк красива, как невозмутимая Юнона с глазами Венеры, а красивым людям в моем окружении я готова простить многое. А вас, доктор, – она погрозила доктору пальцем, – попрошу не выдавать профессиональных тайн. Вы знаете, в Нидерландской Индии доктора нередко бывают чересчур откровенны насчет тайн своих пациентов. Вот я, когда болею, страдаю только от головной боли. И ни от ничего другого, вы это помните, доктор?

– Резидент выглядел озабоченным, – сказал Дорн де Брёйн.

– Вы думаете он в курсе дела… насчет своей жены? – мрачно спросила Ида, и глаза ее наполнились черным бархатным трагизмом.

– Резидент часто бывает таким, – сказал Франс ван Хелдерен. – У него порой случаются приступы плохого настроения. Иногда он мил, весел, общителен, как во время последнего объезда. А потом наступают мрачные дни, он работает, работает, работает, и ворчит, что, кроме него, никто ничего не делает.

– Мой бедный недооцененный Онно! – вздохнула Ева.

– Думаю, резидент слишком много работает, – продолжал ван Хелдерен. – Лабуванги – чрезвычайно сложный округ. Резидент слишком много берет на себя как у себя дома, так и за его порогом. Как в отношениях со своим сыном, так и с регентом…

– Я бы просто избавился от этого регента, – сказал доктор.

– Что вы, доктор, – сказал ван Хелдерен. – Вы недостаточно в курсе наших яванских дел, чтобы понимать, что так просто это невозможно. Семейство регента – неотъемлемая часть Лабуванги, и его слишком чтит местное население…

– Да, я знаю тактику голландцев… Англичане в Британской Индии обращаются с тамошними индийскими принцами высокомернее и вольнее. Голландцы своих регентов чересчур уважают.

– Вопрос в том, какая тактика со временем оправдывает себя, – сухо сказал ван Хелдерен, раздраженный тем, что иностранец желает что-то переделать в нидерландской колонии. – Такой нужды и голода, как в Британской Индии, у нас, к счастью, нет.

– Я видел, что резидент имел с регентом серьезный разговор, – сказал Дорн де Брёйн.

– Наш резидент уж очень чувствителен, – сказал ван Хелдерен. – Разумеется, он тяготится постепенной деградацией этого старинного яванского рода – рода, обреченного на гибель, как бы его резидент ни поддерживал. Здесь ван Аудейк, при всей трезвой практичности, немножко поэт. Хотя он в этом и не признается. Но он помнит славное прошлое рода Адинингратов, помнит последнего прекрасного представителя этого рода, старого благородного пангерана, и сравнивает с ним его сыновей, из которых один фанатик, а второй игрок…

– А я считаю нашего регента – не регента Нгадживы, тот-то настоящий кули[31], а нашего – просто душкой! – сказала Ева. – По-моему, он ожившая кукла ваянг. Только вот глаза у него – его глаз я боюсь. Какие ужасные глаза! Иногда они будто бы сонные, а иногда как у сумасшедшего. Но он такой изящный, такой аристократ. И его раден-айу тоже изысканная куколка: са-я, са-я… Ничего не говорит, но выглядит, как картинка. Я всегда рада, когда они украшают мой прием, и мне чего-то не хватает, когда их нет. А еще и старшая раден-айу, седовласая, полная чувства собственного достоинства, настоящая королева…

– Только и знает, что в карты играть, – сказал Элдерсма.

– Они проигрывают в карты все на свете, – сказал ван Хелдерен, – она и регент Нгадживы. У них уже ничего не осталось. У старого пангерана были великолепные золотые знаки отличия для праздничной униформы, изумительные пики, драгоценная коробочка для бетеля[32], бесценные плевательницы – полезная штука! – дорогущие вещицы! И старая раден-айу все проиграла. Думаю, у нее ничего больше не осталось, кроме пенсии, в смысле, кроме двухсот сорока гульденов в месяц. И как наш регент умудряется содержать всех своих племянников и племянниц во дворце по яванским обычаям – для меня это загадка.

– Каким яванским обычаям? – спросил доктор.

– Каждый регент собирает вокруг себя всех членов своего рода как паразитов, одевает их, кормит, дает им карманные деньги… А местное население считает это проявлением достоинства и большим шиком.

– Грустно… сошедшее на нет величие! – сказала Ида мрачно.

Слуга пришел сказать, что ужин готов, и все отправились на заднюю галерею, где их уже ждал накрытый стол.

– И какие сюрпризы вы для нас приготовили, дорогая хозяйка? – спросил старший инженер. – Каковы наши планы? В Лабуванги так тихо, особенно в последнее время.